"Парламентарии" свой план в общем провели. Был план и у "активистов", но они, его, увы, никак не осуществили - не по собственной, конечно, вине, а потому, что и у них "было учтено всё, кроме"... того, что случилось в действительности. "Броневой дивизион был вполне в наших руках", утверждает Соколов. Однако, дивизион, видимо, отбился от "рук", ибо когда надо было действовать, он оказался в нетях. Автор приводит красочный эпизод, характерный для эпохи. На многолюдном собрании 2-го балтийского экипажа после ряда антибольшевистских речей вскочил матрос-энтузиаст:
- Братцы, товарищи, поклянемтесь, что не пойдем против народного собрания!..
- Клянемся!
- На колени, товарищи, на колени!
И многочисленная толпа матросов становится на колени и кричит:
- Клянемся не идти против Учредительного Собрания.
И Соколов справедливо прибавляет: "Именно - "не идти против". Чтобы идти за Учредительное Собрание, они даже не думали".
Думали придти на помощь Учредительному Собранию Преображенский и Семеновский полки. Даже определенно обещали, как нас заверяли лица, связанные с военной комиссией ЦК. Но и эти полки поставили свой приход в зависимость от предварительного прихода к ним броневых машин. Но в ночь перед открытием Учредительного Собрания большевистские агенты в ремонтных мастерских иммобилизовали машины. "Было учтено всё, кроме этого". Не пришли броневики, не пришли и полки. С этим рухнул и весь "революционный" план активистов.
В том же "Архиве Русской Революции", в котором напечатаны воспоминания Б. Соколова, появились и воспоминания С. В. Милицына, обер-секретаря Сената в дореволюционное время, а в предъянварские дни 18-го года председателя объединенного комитета представителей Преображенского, Семеновского, Финляндского, Волынского, Петербургского и Московского полков, то есть тех воинских частей, от активности коих фактически зависела судьба Учредительного Собрания. Милицын рассказывает, как "приходили депутации эс-эров Учредительного Собрания и просили вывести полк (Преображенский) на защиту народа и Собрания". Но у хитроумного обер-секретаря был свой "макиавеллиев" план:
"Наша задача объединить и организовать убежденных противников большевиков, такие среди солдат есть, и их мы не должны уступать (!) ни большевикам, ни социалистам-революционерам... Никаких партийных программ, никаких реставрационных затей... В душе мы думали, что логически приведем к военной диктатуре, хотя бы только скрытой" (Т. 2, стр. 180, 184, 185). К чему Милицын и другие привели фактически, они, вместе с нами, узнали позднее. Но его признания свидетельствуют и о шаткости тех расчетов, которые делали наши "активисты".
Б. Соколов не останавливается перед утверждением, будто Всероссийское Учредительное Собрание, вместо того, чтобы стать "Всероссийским торжеством превратилось в Всероссийский позор". С этого он начинает свой обвинительный акт. А кончает: "Однако, по существу пятое января было завершением героического периода революционной демократии. Ибо готова была фракция во имя народа принести свои жизни на алтарь борьбы. Нет, соглашательским нельзя было назвать ни в коем случае поведение фракции". Едва ли не всё обвинение этим сводится на нет.
В общем наш обвинитель прав, когда несколько старомодно, в стиле Мережковского, формулирует создавшееся положение путем антитезы: "За нами стояла Невооруженная Правда, которой большевики противопоставили Вооруженную Ложь...
На их стороне была активность, пулеметы, ружья. За ними стояла толпа".
Да в общем это было так, "активистам", увы, не удалось "вооружить нашу Правду".
Если "Активному Ничтожеству" было противопоставлено всего лишь "Пассивное Ничтожество" и ответственность за это несет эс-эровская фракция членов Учредительного Собрания, эта ответственность падает, конечно, в первую очередь на тех; кто считали вооруженное сопротивление большевикам первоочередным делом и взялись за него, а не на тех, кто считали его преждевременным и губительным даже для того немногого, чем только и могло стать Учредительное Собрание при "непарламентском цинизме большевиков".
Можно было бы пройти мимо противоречивых и несправедливых суждений Бориса Соколова, если бы они были только его личным мнением. К сожалению, ему были созвучны и широкие круги русской общественности, склонные расценивать события по их результату - удаче или неудаче. И обвинения, направленные против эс-эров и "эс-эровского" Учредительного Собрания врагами демократии и социализма или разочаровавшимися деятелями и сторонниками Февраля, по существу немногим отличаются от того, что вменил нам в вину бывший эс-эр и член Учредительного Собрания от фронта Борис Соколов.
С момента образования фракции членов Учредительного Собрания мое время полностью было занято заседаниями фракции и ее бюро, "Комиссией первого дня" и "государственно-правовой". Так перешли мы из судьбоносного 17-го года в трагический 18-ый и дожили до первого и последнего дня Всероссийского Учредительного Собрания.
2-го января мне исполнилось тридцать пять лет - половина жизни ушла в прошлое.
VIII. В УЧРЕДИТЕЛЬНОМ СОБРАНИИ
На улице и в Таврическом дворце. - Правящее меньшинство и оппозиционное большинство. - Речь председателя. - Эс-эры, большевики, левые эс-эры. Неистовство победителей. - Горькая чаша. - За кулисами заседания. - Уход большевиков и шантаж левых эс-эров. - Выступление Железнякова. - Постановления Учредительного Собрания. - Предумышленное преступление.
1
5-го января 1918 года выдался в Петербурге обычный зимний день. Ничем в природе не отмеченная пятница. Ни солнца, ни ветра. Ни сильного мороза, ни особо-прозрачного "петербургского" воздуха. Много давно выпавшего и неубранного снега на крышах и на улицах.
Сборный пункт фракции большинства членов Учредительного Собрания, эс-эров, назначен был неподалеку от Таврического дворца. Собрались к 10 часам утра - не то в чайной, не то в столовке. Помещение небольшое: толпятся и суетятся. Произвели перекличку. Роздали "розетки" из красного шелка и красного же цвета входные билеты, полученные секретарем фракции для всех нас разом.
Билеты за подписью комиссара над Комиссией по выборам в Учредительное Собрание - Урицкого. Подсчитались, обменялись новостями и слухами. Наиболее сенсационный - будто выпустили из Петропавловки членов Учредительного Собрания социалистов: Авксентьева, Аргунова, Гуковского, Питирима Сорокина. Неизвестно от кого исходивший слух быстро приобрел характер достоверности. Легко верилось тому, во что хотелось верить. По-разному комментировали "жест" большевиков. Частичная амнистия или готовность "выявить" народную волю возможно полнее?.. Во всяком случае, это явная уступка со стороны неуступчивой власти. Обстановка складывалась как будто более благоприятно, чем можно было предполагать.
В начале двенадцатого двинулись в путь. Идем растянутой колонной, посреди улицы, человек двести. С нами небольшое число журналистов, знакомых, жен, запасшихся билетами в Таврический.
Завивает ветер
Белый снежок.
Под снежком - ледок.
Скользко, тяжко
Всякий ходок
Скользит - ох, бедняжка!
От здания к зданию
Протянут канат.
На канате - плакат:
"Вся власть Учредительному Собранию!.."
До дворца не больше версты. И чем ближе к нему, тем реже встречаются прохожие, тем чаще - солдаты, красноармейцы, матросы. Они вооружены до зубов: за спиной винтовка, на груди и сбоку ручные бомбы, гранаты, револьверы, патроны, - патроны без конца, всюду, где их только удалось прицепить или всунуть. Отдельные прохожие на тротуарах останавливаются при виде необычной процессии, изредка приветствуют вслух, а чаще, проводив сочувственно глазами, спешат пройти своей дорогой. Подходят вооруженные, справляются, кто и куда, и возвращаются на свои стоянки под ворота или во двор.
Шествие серое и настроение невеселое. Мирным путем демонстрантов к Учредительному Собранию явно не пропустят. Хватит ли решимости и желания прорваться к Таврическому силой?.. Идем и гадаем. Обмениваемся краткими репликами. Я досказываю будущему председателю Учредительного Собрания выработанные Комиссией подробности порядка дня, общего плана, председательских функций и полномочий. Он внимательно прислушивается.