Но если потребуются слова, за словами дело не станет.
Человек кашлял, слезы струились из глаз.
Подоспела Сальти с полотенцем и начала бережно стирать пищевую массу с живописной, превратившейся в статую Мизы.
На узкой покатой улочке, что примыкает к бару «Язва», порыв дикого ветра вознес в воздух залежи мусора. Еще мгновение назад на мостовой не было движения — но сейчас на ней появились визжащие, покрытые пеной лошади — копыта стучали по неровным булыжникам словно железные молоты. Лошади — две, четыре, шесть — а за ними качается огромный экипаж, задевая боками и задом за стены, разбрасывая куски штукатурки, обрывки навесов и осколки стекол. Люди выпрыгивали из несущегося чудища, а оно со скрежетом накренилось, чуть не опрокинувшись, но устояло. Шум стоял такой, будто обвалились ближайшие дома. Тела падали на мостовую, отчаянно увертываясь от колес высотой по голову человеку.
Лошади рванулись и пронесли необычайную карету чуть дальше, вниз по улице, оставляя полосу обломков, битой штукатурки и подобных неприятных на вид вещей. Наконец они остановились — чему немало помогли тормоза, со скрипом опустившиеся на все шесть колес.
Сидевший сверху возчик был брошен вперед, пролетел по воздуху над головами лошадей и приземлился в повозку мусорщика, почти пропав в отбросах праздника. Мусор, вполне очевидно, спас ему жизнь — хотя подошвы сапог торчали из груды совершено неподвижно, как и подобает подошвам потерявшего сознание человека.
По следу экипажа, кроме обычного мусора, валялись и останки людей в различной стадии гниения — некоторые еще в обрывках плоти, другие — всего лишь сухая кожа на костях. Иные мертвецы еще дергались и беспомощно шевелились на мостовой, напоминая оторванные ножки пауков. В стену лавки справа, которую почти развалило случайное касание повозки, впаялась голова, утонувшая так глубоко, что видны были только глаз, скула и часть челюсти. Глаз устрашающе вращался, губы шевелились, как будто пытаясь удержать слова во рту; затем губы сложились в кривую ухмылку.
Фигуры более сохранные — но тоже беспорядочно раскиданные по мостовой — медленно вставали. Два тела, впрочем, оставались неподвижными; судя по положению рук и ног, было ясно — их невезучие владельцы уже никогда не пошевелятся и даже не вздохнут…
Из окна на третьем этаже выглянула старушка, бросила краткий взгляд на картину погрома внизу и торопливо захлопнула деревянные ставни. Из развалин лавки донесся стук, потом заглушенный вопль. Он не повторялся — по крайней мере, в диапазоне слышимости человеческого уха — но на соседней улочке завыла собака.
Дверь кареты со скрежетом отворилась и упала, шумно ударившись о камни.
Стоявшая на четвереньках в пятнадцати шагах позади дольщица Финт повернула разламывающуюся голову в сторону экипажа, увидев, как Мастер Квел вываливается на улицу, подобно ривийской кукле. За ним тянулся шлейф дыма.
Ближе к ней стоял Рекканто Илк. Он шатался, слепо моргая. Потом заметил хорошо освещенную, выцветшую вывеску «Язвы» и поплелся туда.
Финт заставила себя встать, сбила грязь с забрызганных кровавым месивом одежд и поморщилась: колечки доспеха посыпались на мостовую, звеня словно монеты. Вытащила из одной прорехи когтистый палец, еще мгновение взирала на него — затем отбросила и пошла вслед за Рекканто.
У двери к ней присоединилась Полнейшая Терпимость, низенькая и толстенькая женщина; она двигалась по кривой, но это ничуть не уменьшало ее решимости. Обе пухлые ручки ударили по двери пивной.
Гланно Тряп уже вылез из тележки с мусором.
Мастер Квел встал на четвереньки, огляделся. — Это не наша улица.
Нырнув в полутьму «Язвы», Финт постояла, пока не расслышала звук с другого конца — это Рекканто плюхнулся на стул и смел со стойки остатки чьего-то завтрака. Полнейшая Терпимость заняла соседний стул и сгорбилась.
Трое пьяных и залитым жиром завсегдатаев следили за Финт. Каждый удостоился пренебрежительной усмешки.
Язва Младший — сын основателя, открывшего бар в припадке оптимизма (испарившегося примерно через неделю) — вышел из-за стойки точно так же, как это делал папаша, и уставился на Финт.
Оба молчали.
Наконец хозяин нахмурился, повернулся кругом и вернулся на прежнее место.
Появился Мастер Квел, за ним вошел и все еще смердящий отбросами Гланно Тряп.
Четверо дольщиков и Верховный Маг — навигатор Трайгальской Торговой Гильдии заняли один столик. Они не обменялись и взглядом. Не произнесли ни слова.
Язва Младший (когда — то он любил Финт, намного раньше того, как она услышала о Гильдии и оказалась захваченной ее безумными делами) принес пять кружек и первый кувшин эля.