— Клянусь ядовитыми зубами Дамбаллаха! Солнце уже прошло половину небосвода! Что тебя так вчера утомило? Не успел войти в город, как уже облюбовал себе красотку?
Конан с удовольствием бы врезал ногой по этой морде, расплывшейся в белозубой улыбке. Но, в конце концов, жизнерадостный, никогда не унывающий кушит вовсе не виноват в том, что вчера все получилось так глупо. Киммериец без труда отыскал дом Амарис, даже не дом, а роскошную усадьбу. Для этого, правда, ему пришлось выйти за пределы города, ибо она жила, так и большинство шандаратских богачей, в южном предместье.
Прекрасный дом из розового камня стоял между Туранской дорогой и побережьем, ближе к морю, утопая в зелени окружавшего его фруктового сада. Невысокая металлическая ограда не остановила бы варвара, но псы… Когда Конан узнал, что Амарис — хозяйка бойцовых собак, он решил, что она содержит двух-трех, ну, может, пять, пусть даже десять животных, но на самом деле оказалось, что их сотни.
Неподалеку от дома располагались псарни, похожие на солдатские казармы. Из подслушанных разговоров киммериец выяснил, что в каждом помещении содержится не меньше двадцати собак, от молодняка до матерых, прекрасно обученных зверей. Только Амарис разводила и продавала мастафов. Больше никто в городе этим не занимался, ибо промысел, хоть и давал огромные доходы, был связан с немалым риском и требовал особых умений и навыков.
Нечего и говорить, какие песики охраняли по ночам покой своей хозяйки й сколько их бродило по двору. Похоже, в этот дом приходили только по приглашению. Ко всему прочему, пока Конан кружил возле поместья, с каждой минутой все отчетливее понимая, что ночевать ему сегодня все-таки придется в харчевне, городские ворота благополучно закрылись до утра. Варвар даже не пытался договориться со стражниками, ибо они имели строгий приказ никому и ни при каких обстоятельствах ночью ворота не открывать. Киммерийцу ничего не оставалось, как вспомнить свою воровскую юность и пробираться назад тайком.
Строители, которым было поручено воздвигнуть городские стены, потрудились на славу, честно отработав каждую полученную ими монету. Ровные, почти идеально гладкие камни были подогнаны друг к другу так тщательно, что любой сразу же отказался бы от мысли преодолеть укрепление. Любой, но не киммериец. Для него, выросшего среди неприступных гор, даже самые крошечные неровности в стене заменяли удобную лестницу. Побродив вдоль стены и в кровь ободрав руки и плечи о колючий кустарник, вплотную примыкавший к ней, он все-таки обнаружил место, где вполне можно было забраться наверх. Со стороны Турана шандаратский владыка не ожидал особой опасности, и поэтому за южной стеной следили не так пристально, как за со верной, откуда в любую минуту могли подойти гирканские орды.
Внимательно присмотревшись, Конан заметил, что некоторые камни потрескались от времени, а раствор, скреплявший их, рассохся и кое-где совсем выкрошился. Подпрыгнув, и уцепившись за более-менее крупную выбоину, варвар легко подтянулся на сильных руках, и вскоре его нога нащупала удобную щель, оттолкнувшись от которой можно было лезть дальше. Не производя ни малейшего шороха, ни разу не сорвавшись, словно на его руках и ногах вдруг выросли присоски, Конан благополучно поднялся наверх, но тут же был вынужден броситься ничком на холодные камни и прижаться к ним всем телом, чтобы укрыться от глаз дозорных, несколько раз за ночь обходивших городскую стену.
То ли природные инстинкты, которые не смогла выгранить из него цивилизация, то ли полученные за время
обучения и промысла в воровском городе Шадизаре навыки, то ли удача, так часто сопутствовавшая киммерийцу, то ни нее это вместе взятое в конце концов сделало свое дело, и Конан благополучно достиг харчевни, не избежав, правда, одной-двух мелких стычек. Неудачливые грабители ушли ни с чем, а варвар все-таки добрался до своей постели и тут же провалился в глубокий сон, из объятий которого его так нещадно вырвал Юма.
— Ты разбудил меня, чтобы сообщить, что солнце уже поднялось? — уже менее злобно спросил Конан кушита.
— Талаи сказал, что Ашарат примет его сегодня вечером. Ты пойдешь с ним, так что времени на развлечения у тебя осталось не так много.
Конан тут же вскочил с постели, быстро умылся, воспользовавшись кувшином с водой и тазиком, приготовленными услужливым хозяином харчевни, и спустился вниз. Усевшись за отдельно стоявший стол, он жестом подозвал женщину, разносившую угощение, и заказал небольшой кувшин вина, головку сыра и несколько свежеиспеченных хлебцев. Кое-как утолив первый голод, он бросил на стол монету и поспешил прочь.
Кушит не обманул его. День был в полном разгаре, и, когда Конан ступил на базарную площадь, его окружила гудевшая, кричавшая и беспрерывно двигавшаяся многоголосая и разноцветная толпа. Шум стоял невообразимый. Кричали все: купцы, на все лады расхваливавшие свой товар, погонщики, водоносы, брадобреи, предлагавшие каждому свои услуги, сомнительного вида врачеватели, предсказатели и гадальщики. От множества красок рябило в глазах. Яркие халаты, пестрые тюрбаны, полосатые попоны, ковры с замысловатыми рисунками — все это блестело и играло в ослепительных лучах полуденного солнца.
Киммериец старался не обращать ни на кого внимания, торопясь к Южным воротам, к амфитеатру, где, наверное, уже начались собачьи бои. Вот он миновал гончарный ряд, в котором громко звенели чаши, чашечки и кувшины под ударами тонких палочек. Это мастера-горшечники показывали возможным покупателям высокое качество своего товара. Если кто-то проходил, не оглядываясь, мастера без зазрения совести хватали его за руку, кушак, полу халата, уговаривая при этом остановиться, послушать звонкую песню кувшина или посмотреть на его великолепную отделку.
Чуть далее демонстрировали свое искусство чеканщики. На ярко блестящих медных пластинках крошечными острыми и тупыми молоточками они выбивали сложнейшие рисунки, создавая прямо на глазах зевак потрясающие узоры. Даже не взглянув в их сторону, Конан прибавил шаг и вскоре попал в ювелирные ряды. И здесь мастера творили у всех на виду. Они плавили серебро в переносных горнах, вытягивали серебряную и золотую проволоку, которую тут же свивали в изящные браслеты или тяжелые серьги, шлифовали камни. Тонкая пыль от шлифовальных кругов взвивалась в воздух, напоенный ароматами благовоний, духов, розового масла, пряностей. Этот благоухающий шлейф тянулся от рядов, где продавали духи и приправы. Дальше шли ковровые ряды, шелковые, оружейные, и казалось, не будет им конца.
Одуревший от всевозможных запахов, полуоглохший от непрекращающихся криков, киммериец все же благополучие миновал базарную площадь и через несколько минут очутился возле амфитеатра. Подходя к входу, он достал серебряную монету и собрался расплатиться, но старик, собирающий деньги, остановил его.
— Не ты ли вчера достал с площадки браслет? — сощурив выцветшие от старости глаза, спросил он Конана.
— Я. А тебе что за дело?
— Тебя приказали пропустить бесплатно, — нисколько не обиделся на грубость старик.
— Кто приказал? — удивился Конан.
— А кто тут еще может приказывать? — вопросом на вопрос ответил старик. — Хозяйка. Амарис. Сегодня ты будешь ее гостем.
— Амарис? — еще сильнее удивился киммериец, — Но ведь она не знает меня.
— Она знает и видит больше, чем ты думаешь, — нахмурился старик. — Долго ты еще собираешься тут стоять? Или передумал заходить?
— Вовсе нет.
— Тогда торопись. Тебе оставлено место в гостевом ряду. Это возле выхода, откуда выпускают собак.
Не чуя под собой ног от радости, Конан помчался вперед. Еще вчера он не знал, как подойти к красавице, а сегодня она сама зовет его!
Ее он увидел сразу. На сей раз на Амарис было надето темно-зеленое длинное платье, плотно облегавшее точеную фигуру. Разрез сбоку, начинавшийся от бедра, приоткрывал стройную ногу в высоком сапоге из мягкой кожи со шнуровкой. При виде жемчужно-белой кожи, выделявшейся на фоне темного бархата, Конан замер, почувствовав, что у него пересохло во рту, а сердце забилось у самого горла. Да, эта женщина, сидевшая на простой скамье, словно богиня на бриллиантовом троне, была достойна восхищения.