— Это повеление Жуткого Крыса. — Продолжал в злостном порыве нежить.
В небе, всё также, поочерёдно, то жглись, то гасли звёзды, толкался наглый ветер, а в лесу ломились под его тяжестью хрупкие ветки множества деревьев и уже лил вредоносный дождь. В ногах поднимался туман, и казалось, всему сущему приходил апокалиптический капец. И что же предпринять, — в голове у малыша кричал внутренний голос, находившийся в крутом смятение.
— Я покончу с тобой раз и навсегда странник. — Пригрозила тварь. — А теперь прощайся с миром, в котором ты оказался по чистой случайности, по большой глупости… — И Либертадорес попёр на Данди.
Всё стало ясно, леденящая душу ночь избрала сторону злостной твари покрытой плащом отбрасывающим смоляное облако амадеуских смертей.
Странное письмецо королю
Kоролевский замок, теперь одинокий, темный и холодный, как неприкаянная душа, стоял среди деревьев похожих на костлявых, злобных старцев, которые казалось тянут свои ветви-руки, и что-то зловеще шелестят. Деревья, цветы, трава-всё что окружало сейчас замок всё было безжизненно, и казалось не зеленым, как когда-то, а пурпурным. Сам замок с виду был таким же мрачным и пугающим, как и преддверие к нему. Весь первый этаж был из залов, и сейчас по ним гулял только ветерок. Самый большой зал «Бальный» — вот уже давно забыл, что такое веселье, и музыка. И лишь обшарпанные полы напоминали, что когда то здесь царила жизнь. В танце кружили принцы и принцесы забывая обо всем на свете. Но это было давно. И другие залы жили только воспоминаниями. Зал для игр помнил отголоски смеха, детские голоса, голоса трёх королей, их советника и многочисленных слуг. И теперь только в аудиенц-зале можно было увидеть одну единственную живую душу. Это он, синий, король-жокер.
Потом он исчез оттуда, и уже двигался в Тронную комнату. Где на возвышении, над кресло- троном был не балдахин с золотыми и серебряными кистями, а купол из переплетенных змей. Всё здесь сейчас вселяло ужас и страх. Всё для него теперь казалось чуждым, мерзким, опусташённым…и иногда ему хотелось бежать отсюда.
Задержавшись в вестибюле, от которого рукой подать в святую святых королей, под самой аркой из аудиенц зала, добрый король достал из кармана платья конверт с письмом и неспеша, украдкой стал читать послание адресованное ему от некой принцесски имя которой было ему не знакомо.
Дорогой мой король, синий жокер.
Я не хотела Вам об этом сообщать, но которую ночь мне снится сон, несомненно посланный мне самим Небом, как три седобородых старца говорят мне: «Откройся одному из королей и поможешь всему королевству. Расскажи о тайне одинаковых чисел, преследующих тебя в бреду и тогда не будет поздно». Что я и хочу сделать, но только вам, и никому более. Но умоляю вас, никогда и никому не раскрывайте эту, уже нашу общую тайну, после того как я поделюсь ею с вами, при личной встрече. Нет больше моих сил держать всё внутри себя….я вся дрожу, но на то воля нашего Господа.
Встревоженный король задумался, но принимать решение не стал, а поспешил в свои покои. Ему же стоило всё взвесить, да так, чтоб не бросаясь в омут с головой.
Не щeдя никого
Гром содрагал небо и резал его пополам рассекая молнией. Шум вибрируя, расползался по всей округе заставляя всё живое и не живое съёживаться и вздрагивать, принуждая их нашёптывать себе под нос спасительные молитвы в надежде спастись от вездесущего природного явления. Безостановочно, как из ведра лил дождь, тяжёлые капли которого, при соприкосновении с рыхлой землёй оставляли глубокие отметины, словно выковоренные гвоздём кем-то наспех, настолько была сильна сила удара небесного ливня в момент стыка с землёй. Ещё он барабанил по крыше каменного башенного сооружения, где был нарушен покой ворчуна Доминикa. Он был очень трусливым по природе принцем, и потом одиноким. Всего каких-тo две недели его дом посетила беда, померла возлюбленная и жизнь пошла кубарем. Бедный лесник забросил охоту: данный вид ремесла был не только куском хлеба в их скудной кладовой, но и его эдаким родом занятия, уделяя время которому умел забываться, в пору скуки. Поэтому он перестал питаться как когда то, а потом ещё и бриться, превратившись в заросшего бомжа. C момента первого дня вечного одиночества глаза его сделались безжизненными. Сейчас сидя на широком подоконнике он не без страха вглядывался в темноту, которая сменялась нескольким секундным посвлетлением, откуда опять наступала полная ночь.