— Она выжидает, — ответил Террей. — Когда все пойдет не так, как нужно, она окажется рядом с Кимао и протянут руку помощи.
— Кимао не дурак. Его этим не проймешь.
— Бронана проняло. Почему Кимао не сможет?
Эрика посмотрела на Террея таким взглядом, что тот просто отпустил ее руку и вернулся к Йори.
— Зацепило? — усмехнулся Бронан.
— «Зацепило»? — покривлялась Эрика и, оттолкнув его от себя, предпочла идти в одиночестве.
Они пробыли на пляже недолго. Купаться никто не хотел и все разбрелись по сторонам, мирно прохаживаясь взад и вперед. Кимао первым ушел обратно в дом. Никто не стал его убеждать остаться, лишь проводили взглядами темную фигуру, поднимающуюся по тропе наверх.
***
Было уже поздно, когда к Кимао в комнату постучали.
Он поднялся с кровати и, накинув халат, открыл. Айрин стояла на пороге в одной ночной рубашке и скептически смотрела на него.
— Улыбнись и впусти меня. Я уйду через несколько минут.
Кимао распахнул дверь шире и громко ею хлопнул, когда Айрин вошла.
— Ты что творишь? Ми с меня глаз не сводит!
— Что за представление ты устраиваешь? Что за вид? — раздраженно произнес он, указывая пальцем на кружевной лиф ее шелковой ночной рубашки.
— Не кипятись! — зашипела Айрин и без разрешения присела на его кровать.
— Где Данфейт? — более спокойным тоном спросил Кимао и присел возле нее.
— Не знаю. Я не видела ее. Может, катается на мотоцикле по неосвещенным горным дорогам, а может, отправилась на пляж искупаться. В планы своего времяпрепровождения она никого не склонна посещать.
— Ты завидуешь ей, потому как она вольна так поступать, а ты — нет?
— На мне всегда лежала ответственность за ее поступки. И если она вляпывалась, получала непременно я.
— Но и она тоже…
— Ей — все равно, а мне нет! — разозлилась Айрин.
— Почему ты так решила? Потому что она улыбается, когда отец кричит на нее или выставляет на посмешище перед друзьями?
— Он всегда был таким, и ей это известно. Так что не думай, что твоя несчастная матриати страдает, в то время как от меня все отскакивает, как от стены!
Кимао опустил глаза и посмотрел на белоснежную грудь, скрытую темным кружевом. Айрин прикоснулась ладонью к своей шее и перекинула распущенные волосы за спину, проводя пальцем по тонкой бархатистой коже. Кимао не двигался, а она, тем временем, скользнув рукой зацепила бретельку и скинула ее с себя, приоткрывая его взору контур розоватого ареола. Кимао молчал, и Айрин, продолжая смотреть в пол, скинула вторую бретельку рубашки. Ткань сползла вниз, соскальзывая с набухших сосков и собираясь в складки на талии. Кимао напрягся, продолжая пристально изучать контур ее идеальной груди. Айрин провела пальцем по ложбинке в центре и заскользила к розовому соску, задевая его и вздыхая при этом.
— Ну, и сука же ты, — прошептал он, поднимаясь с кровати и презрительно глядя на нее. — Да, можешь хоть раздеться посреди этой комнаты! Этим меня не зацепишь!
— Так, значит, — ухмыльнулась Айрин и посмотрела на него, поднимаясь с кровати.
Тонкая шелковая ткань соскользнула с ее талии и упала на пол.
— А что ты скажешь на это? — прошептала она, прикасаясь своей рукой к животу и проводя по нему ладонью. — Она никогда не сделает для тебя того, что могу сделать я. Ее тошнит от этого. Наверное, поэтому ее друг Сайми предпочел ей другую женщину, — Айрин облизала губы и улыбнулась.
— Вот смотрю я на тебя и думаю: каким образом ты умудрилась пудрить мне мозги все пять лет? Я знаю имена всех, с кем ты спала. Но я понимал, что для таких, как мы с тобой, это вполне нормально. И я спал с другими, не испытывая при этом ни стыда, ни стеснения перед тобой. Но разница в том, что при одной только мысли о подобной возможности для Данфейт, я перестаю себя контролировать. Это — эмоции, отличные от тех, которые я испытывал к тебе. Это то, чего ты, доселе, никогда не испытывала. И, так, напоследок. Данфейт не обязательно раздеваться для того, чтобы вызвать во мне возбуждение. Ей для этого достаточно просто заглянуть мне в глаза.
Кимао подошел к Айрин и, схватив с пола покрывало, метнул в нее.
— Прикройся! И проваливай! Немедленно!
— Ты еще пожалеешь об этом!
— Уже пожалел… …что когда-то позволил ей думать, что люблю тебя.
***
Данфейт долго сидела у подножия лестницы. Чего она ждала? В чем сомневалась? Прошлый опыт довлел на ее плечи, а слова, сказанные ее отцом, свербели в голове. Десяти минут вполне достаточно для решения всех вопросов. Поднявшись со ступеньки, Дани в последний раз взглянула на запертую дверь в комнату зрячего и, отвернувшись, направилась к выходу.
***
— Доброе утро, — поздоровался Кимао с пожилой няней по имени Мими.
— И вам, господин Кейти.
— Я полагал, что в этот день все соберутся на совместный завтрак?
Мими тут же начала отрицательно качать головой.
— Нет-нет. Айрин и мистер Белови отправились в храм Юги, а Данфейт, — няня неопределенно повела плечами, — хорошо, если она объявиться к обеду.
— То есть…
— Всем известно, насколько Данфейт пренебрежительно относится к своему дню рождения. Однажды она и вовсе не пришла на прием, организованный отцом в ее честь.
— Вообще-то, я спрашивал не об этом, — улыбнулся Кимао. — Не думал, что Айрин посещает храм.
— Ах, это… Так, служба ведь… Она чтит память матери так же, как и ее отец.
— Сегодня?
— Но, Симона Белови покинула наш мир в этот день, — не понимающе произнесла Мими и искоса посмотрела на Кимао. — Данфейт досталась этому дому очень дорогой ценой. Все ожидали появления мальчика, а тут она… Их мать умерла сразу после ее рождения. Кровотечение унесло ее жизнь.
— И в этот день с самого утра мистер Белови и Айрин обычно отправляются на поминальную службу?
— Конечно, — кивнула Мими и оставила Кимао одного посреди коридора.
«Я утратила веру в искренность любви своего отца». Какими нелепыми ему показались эти слова несколько месяцев назад. И только сейчас он смог проникнуть в их суть и узреть истинный смысл. Герольд Белови любил свою младшую дочь, только не искренне, не бескорыстно, а потому, что отцу положено любить дитя, которое он вырастил. А растил ли Герольд Белови Данфейт? Или девочка всю жизнь была предоставлена самой себе, лавируя на грани между дозволенным и тем, что ей забыли запретить? Странно, но Данфейт никогда не упоминала о том, как проводила время с отцом. Как ходила с ним на охоту. Как стреляла из его ружья. Все эти истории он слышал от Айрин, и в них не фигурировало имя ее младшей сестры. Ежегодно, просыпаясь утром в один и тот же день, Данфейт не получала поздравительную открытку и причитающийся ей подарок. Нет, ее отец и сестра в это время уделяли внимание той, кому было давно на все наплевать. Маленькая девочка в день, когда все остальные дети радуются и смеются, оставалась наедине со своим горем, потому как ей навязчиво напоминали о том, по чьей вине ее семья лишилась матери. Вот она — горькая правда жизни. Герольд Белови любил свою младшую дочь, но не искренне, а потому, что должен был ее любить. Вот почему за искренность чувств Данфейт всегда держалась обеими руками. Если она благодарила, то только от чистого сердца, если ненавидела, то всей своей душой, если верила, то не оставляла места сомнениям, если любила, то… …желала, чтобы ее любили не меньше.
Кимао закрыл глаза и попытался пробить изощренную защиту, которой овладела его матриати. Видеть ее глазами, слышать ее ушами… Она не знала, что все это ему подвластно. Подвластно, если только захотеть.
Перед ней раскинулась долина, причесанная ровными рядами виноградников. Ветер дул ей в лицо, развевая волосы и заставляя глаза слезиться. Что она чувствовала сейчас? Было ли ей безразлично, может, грустно, или, что еще хуже, невыносимо в данный момент? Прикоснуться к ее эмоциям он по-прежнему не мог, но внутри нечто шептало правильный ответ. Кимао огляделся и направился в сторону кухни. Застав Мими за расстановкой приборов, он несколько оживился.
— Могу я еще раз побеспокоить вас? — произнес Кимао и улыбнулся женщине одной из своих коварных улыбок, от которых в особах старше пятидесяти просыпался материнский инстинкт.