Оборачиваюсь, услышав внезапный шорох, но оступаюсь, успев увидеть лишь густой туман и глаза. Они человеческие, странного цвета, кажущиеся в таком свете тёмными, но не карими. Глядят в самую душу, желая выдрать её с корнем, оставляя после себя вонь.
Падаю, не ощущая боли во всем теле, ведь будто пролетаю сквозь твёрдую, сырую почву, отчего конечности тянутся к верху в надежде спастись. Приоткрытые губы застывают в крике. Но с губ не слетает и вздоха, когда жмурюсь, пытаясь издать хоть малейший звук. Но слышу только раздирающую тишину, что зарождает во мне больший страх.
Мрак.
Он будто засасывает меня, поглощает, втягивая в себя без возможности вынырнуть.
Больше не лечу.
Белый. Яркий белый цвет режет, выедает глаза, заставляя щуриться и застыть в недоумении. Оглядываюсь в незнакомом мне помещении с кучей флуоресцентных ламп на белоснежном потолке.
Вдруг срываюсь с места, но по помещению даже не разносится звук босых ног о пол, невзирая на то, что по ощущениям я сбиваю пятки в кровь.
Зачем я бегу?
Не осознаю, просто безоговорочно слушаюсь тело, что приказывает мне нестись со всех ног прямо, несмотря на сбившееся дыхание. В груди камнем оседает гложущее чувство тревоги, словно балласт тянет сердце вниз, к пяткам, отказываясь, чтобы то билось.
Холод.
Без возможности дышать оказываюсь под ледяной водой, пуская пузыри изо рта. В попытках выбраться из этих кругов Ада, я, кажется, практически выбираюсь из-под воды, но в глубине души осознаю, что это будто бы иллюзия дарящая ложные надежды.
Ощущаю эту давку всем организмом, каждой клеткой ослабевшего тела. Ощущаю эту борьбу. Борьбу за жизнь. И лишь понятие этого толкает меня не прекращать бултыхаться в воде, градус которой определённо ниже отметки нуля.
Кричу, изо всех сил дёргая руками, но и без того тяжёлое тело, будто бы нечто удерживает в своих гадких руках, царапая кожу до крови.
Мне страшно.
Кай, где ты?
***
Вокруг было куча шумного народу: обычные люди, вампиры, гибриды, ведьмы и шарлатаны, прикидывающиеся последними. Город кружился в привычном темпе здешней жизни, из которой никто не горел желанием выпадать. Яркие огоньки уже рассыпались по улицам, освещая их. Ларьки с льющимся из них теплым светом, фонари отпущенные гуляющими в воздух, а также обычные вдоль дорог.
Смех.
Здесь громко, так что социопату это порядком действует на нервы. Впрочем, кажется, тот уже давно утратил этот «статус». Но атмосфера всё же его нисколько не забавляла и, уж тем более, не радовала. Только пуще напрягала.
Один из немногих городов, где подобные вечера — обыденность. Новый Орлеан. Или другими словами — город, где всем сплошь и рядом заправляют ведьмы и вампиры. А также город одного немалоизвестного первородного гибрида — Никлауса Майклсона и всей его семьи.
Несмотря на всю свою мощь, Паркер и не думал соваться сюда: своих бесконечных проблем хватает, но всё же не обошлось без вмешательства древних. Как бы ни хотелось избежать этого — выбора нет. Вернее, он не велик.
Так что руководствуясь кредо: «Кто не рискует — тот не пьет шампанского», Малакай прибыл сюда, надеясь получить желаемое.
Он шёл по улицам, когда несколько темнокожих девушек широко улыбнулись ему, кажется, даже окинув оценивающим взглядом. Одна из них прикусила губу, оглянувшись на него, но еретик только снисходительно усмехнулся краем губ, думая лишь о том, что ним вдруг овладел голод. В горле начало неприятно першить, но он, нахмурившись, продолжал идти, оставив автомобиль у гостиничного номера.
Да, Новый Орлеан — не затхлый городок, где никто даже не услышит криков жертвы понадобься временное место жительства или где с легкостью можно «окуппировать» любой приглянувшийся дом, а хозяина того оставить на ужин.
Новый Орлеан будет куда по-серьёзнее. Здесь, к примеру, убитый может оказаться хорошим знакомым ведьмы, возжелающей расправиться с убийцей. Или же хозяин принимает вербену и мирным путем, если можно, конечно же, так выразиться в данной ситуации, не обойтись. Про то, что город кишит сверхъестественными существами — лучше совсем промолчать, ибо велика вероятность наткнуться и на них.
В общем, приехать в Новый Орлеан — в любом случае риск, а влезть в ненужные разборки — равняется смерти. Умирать еретик ближайший век точно не собирался.
Вот он. Огромный особняк. От него так и веет этой мрачностью, что за собой тянет семья кровожадных первородных. Судя по нему, можно понять: здесь живут могущественные существа и дом — даёт знать, что стоит подумать лишний раз прежде чем всунуть свой нос в его стены, хранящие «грешные» тайны. И эта тишина. Зловещая. Отталкивающая. Она заставляет прислушиваться в попытке расслышать происходящее внутри, но как бы не так.
Бегло рассматривает здание, не оборачиваясь. Пути назад нет, а если бы и был — не свернул бы с тропы. На кону жизнь Рейн. И в этот раз он не упустит возможности защитить её. Ведь как бы то ни было трудно признавать — он был виноват в последней смерти девушки. Кай до сих пор отгоняет эту чёртову мысль, не желая даже давать намека (в первую очередь себе, другим — и подавно) на сожаление.
Чувствует спиной эти взгляды. Но он совсем не удивлён, и, уж тем более, не напуган. Это было ожидаемо. Паркер не мог не знать, что по всему Новому Орлеану за каждым его (в особенности за его, о Кае здесь были также наслышаны) движением проследят.
люди Никлауса.
Тревога.
Кай чувствовал что-то неладное. При чем дело было и не в нем — за себя он, как и всегда, был спокоен, но… Рейн, оставшаяся один на один с Годфри. Мысли о ней заставляли беспокоиться. Даже еретики и Роман, которых он оставил на неё — совершенно не улучшали ситуацию. А потому Паркер был решительно настроен разобраться с городом, да поскорее и вернуть опеку Зальцман в свои обязанности.
***
Крик.
Он раздавался по тёмному дому гулом. Он наполнен таким отчаянным страхом и болью. Пронизывает уши, заставляет вздрогнуть от неожиданности. А ещё удары. Глухие и едва слышимые.
Меньше чем минуту он стоял, так и не поднеся стакан к губам. Застыл, округлив глаза, не до конца будучи убеждённым, что это происходит наверху. Струсив с себя оцепенение, Роман помчался к источнику звука, грубо толкая дверь, отчего та с грохотом ударилась о стену. Послышался треск, на который он не обратил ни малейшего внимания, приковав то к Рейн.
Девушка кричала, извиваясь в постели, из-за чего бельё скомкалось в ногах, подушки вовсе слетели на пол. Её выворачивало. Она била ногами о кровать. Тело покрылось испариной. Тонкие пальцы сильно сжимали ткань под собой.
Безумие.
Ошарашенно следя за искажением Рейн, еретик, застанный врасплох, нервно сглотнул. Но стоило ей повторно взвыть, при этом делая скованные глотки воздуха, он подлетел к ней.
От лица Романа.
Зачем?
Надо было мне в лезть в это дерьмо Паркера? Знал же, у него ничего не бывает просто и данная услуга точно не обойдётся без… Чего-то вроде такого.
Ошарашенно бегаю взглядом по надрывающейся Рейн. И меня бросает вновь в жар, когда из её глаз течёт багровая жидкость.
Подкатываю рукава рубашки, склоняясь над ней.
Я понятия не имею, какого хера происходит и как мне привести её в чувства. И я не представляю связано ли это с проблемами Паркера или же тут замешано нечто другое. Мы ведь…скрыли её, тогда что с ней?
— Хэй, — поднимаю её за плечи, но по итогу девушка бьёт меня в грудь, отталкивая от себя.
Напряженно сжимаю челюсти, хмурясь. Часто моргаю, слегка струсив её:
— Рейн, очнись, — не повышаю голоса, вернее, пытаюсь, насколько это возможно.
Крик уже не так оглушающий, скорее всего, голос оседает. Или она меня оглушила, что немаловероятно.
По щекам Рейн течёт кровь, а после она начинает мычать, до боли вонзая ногти мне в плечи. Не прекращает дергаться на месте в попытках вырваться.