– Я убежден – и для этого у меня есть верные основания, – что нынешнее состояние твоего ума преходяще; если ты исполнишь намерение и уедешь, то в недалеком будущем пожалеешь, что не закончил учебу. Разве у тебя не хватит силы воли последовать моему совету и на собственном опыте убедиться в его правоте? Никак не могу согласиться, что ты волен бросить все, превратиться в колониста и, засучив рукава пропитанной соленым потом рубахи, от зари до зари махать лопатой и мотыгой. На мой взгляд, ты не имеешь права покидать родину до тех пор, пока не попытаешься честным трудом извлечь пользу из полученного здесь образования. Умолчим о том горе, которое твой отъезд доставит нам с мамой.
– Глубоко сожалею, но что же делать? Учиться я не могу, это точно, – возразил Рекс.
– Возможно, не сразу: придется пропустить семестр. Я уже позаботился о том, как ты проведешь следующие два месяца. Но должен признаться, Рекс, ты глубоко меня разочаровал. Я всегда считал тебя умным человеком. И вдруг, пережив самую банальную неприятность, через которую переступают почти все мужчины, ты утратил чувство долга. Можно подумать, что мозг твой внезапно размягчился, лишив тебя ответственности.
Что оставалось Рексу? Внутренне он продолжал сопротивляться, однако противопоставить железным аргументам отца хоть сколько-нибудь убедительные доводы не мог. Несмотря на увещевания мистера Гаскойна, по-прежнему уверенный, что готов уже завтра мчаться в колонии, он сознавал, что должен испытывать иное чувство – и испытывал бы, если бы был умнее и лучше, – чувство глубокой привязанности ко всему, что его взрастило. Только эта вера поддерживает нас в душевных недугах.
Рекс встал, словно желая показать, что разговор окончен.
– Значит, ты согласен с моим планом? – спросил мистер Гаскойн тем не допускающим возражений тоном, который свидетельствует о неизменности принятого решения.
Немного помолчав, Рекс ответил:
– Постараюсь сделать все, что в моих силах, сэр. Обещать не могу. – Он полагал, что старания окажутся напрасными.
Анна хотела было уйти вслед за братом, однако отец удержал ее в объятиях.
– Ах, папа, – обливаясь слезами, заговорила она, едва дверь закрылась. – Рексу очень тяжело, очень плохо. Разве он не выглядит больным?
– Да, так и есть, но поверь: скоро ему станет лучше. Горе уляжется и забудется. А ты, Анна, сиди тихо, как мышка, и никому ни слова. После его отъезда даже не упоминай о том, что произошло у нас дома.
– Хорошо, папа. Но я ни за что и никогда не стану такой, как Гвендолин, – чтобы в меня так ужасно влюблялись. Слишком больно видеть эти страдания.
Анна не осмелилась признаться, что разочарована запретом отправиться в колонии вместе с братом, но втайне часто вспоминала эту историю и говорила себе: «Подумать только, мне пришлось бы отказаться от выездов в свет, от перчаток, от кринолина, от бесед во время торжественного шествия к столу… от всего на свете!»
Чтобы утолить интерес пытливых мыслителей всех рангов, хочу точно указать время действия и связать течение жизни частных лиц с историческими событиями. Так вот, в эту эпоху мода на широкие кринолины вызвала в обществе дискуссию о необходимости увеличения пространства церквей, бальных залов и экипажей, но миниатюрная фигура Анны Гаскойн допускала размер юбки, рассчитанный исключительно на молодых леди четырнадцати лет от роду.
Глава IX
Через восемь месяцев после прибытия семейства в Оффендин – то есть в конце июня – по округе пронесся слух, возбудивший у многих живой интерес. К итогам американской войны он отношения не имел, однако затронул все сословия, населявшие территорию вокруг Вончестера. Земледельцы, пивовары, торговцы лошадьми, шорники – все сочли новость благой, достойной чистой радости, поскольку она доказывала высокое значение аристократии в такой свободной стране, как Англия. Кузнец из деревни Диплоу почувствовал, что настали хорошие времена; жены батраков вознадеялись, что их десятилетние и двенадцатилетние сыновья получат работу помощниками лакеев, а фермеры сдержанно, с оттенком сомнения признавали, что, возможно, теперь снова удастся выгодно продавать или обменивать сено и солому. Если люди низшего сословия выражали столь радужные надежды, можно легко предположить, что благородные жители округи испытывали еще большее удовлетворение, правда, связанное скорее с радостями жизни, чем с ее деловой стороной. Перспектива замужества, однако, посетила головы как простые, так и утонченные. Подобно тому, как посещение того или иного города королевской персоной вызывает в умах местного муниципалитета мечты о звании рыцаря или баронета, наша новость возбудила в благовоспитанных умах туманные мысли о браке.