Выбрать главу

Подойдя к столу, он кивком дал ей знак освободить место. По какому праву он так обращается с ней, с женщиной, она не желает его слушаться. Не сводя глаз со старика, она продолжала сидеть, тогда Гомолла взял Розмари за руку и бесцеремонно потянул со стула. Потом в конце концов сам занял место за письменным столом. Устроившись там, он сердито взглянул на Розмари и на Штефана и столь же сердитым взглядом обвел кучку альтенштайнских крестьян, к которым теперь присоединился и Кеттнер.

— Посмотришь на вас — на душе кошки скребут! — сказал Гомолла. — Отныне я сам займусь альтенштайнскими делами, ясно? Лично! Итак, пожалуйста, товарищ Кеттнер, продолжай свой доклад. Как там у нас обстоят дела?

Кеттнер, все так же сидя среди крестьян, поднял голову.

— Печально, — заметил он, — как после похорон. Наверное, так бывало и раньше, когда люди сходились и спорили из-за наследства. Каждый из вас ведет себя так, словно Друската уже нет в живых.

Гомолла, Розмари, Штефан — все с удивлением воззрились на Кеттнера. Они почти не знали его, хотя им доводилось слышать его фамилию и время от времени встречать вместе с Друскатом. Но для них он оставался всего лишь одним из альтенштайнских крестьян. И вот теперь этот человек чуть ли не обвинял их, как он только решился? Гомолла насупился.

Кеттнер, упершись руками в колени, стал грузно подниматься с лавки. Для этого ему понадобилось некоторое время, что у подвижного Гомоллы вызвало гримасу неудовольствия. Уж слишком неповоротлив для своих лет, а ему ведь, пожалуй, лет тридцать с небольшим, размазня...

— Я не знаю, в чем обвиняют Друската, — сказал Кеттнер, сопроводив эти слова неопределенным жестом. — Рассказывают много всякой всячины. Да, действительно, нам нужны деньги для работ на Топи. Откуда их взять? Возможно, в бухгалтерских книгах обнаружено несколько неверных расчетов во имя нужного дела. Скандал! Нами сразу вдруг все заинтересовались. — Затем он подступил к Штефану. — Макс, — сказал он, — ты вот разыгрываешь из себя благородного, даже соизволил пожаловать сюда собственной персоной. А в прошлом году, когда Друскат в Хорбеке умолял о помощи, вы нас высмеяли.

Штефан поднял руку, как бы собираясь заявить решительный протест, но тут же опустил ее.

Кеттнер уцепился большими пальцами рук за карманы брюк и стал разглядывать красотку Розмари.

— Ваш белый «трабант», фрау доктор, иногда по воскресеньям прятался за домом Друската. Не знаю, что это — банальная история или настоящая любовь. Но я знаю одно: сегодня ваше решение уже никому не нужно. Вы приехали в Альтенштайн слишком поздно.

Розмари выдержала взгляд Кеттнера, его слова разозлили ее. Что ему известно о ней и ее истории? Сейчас она объяснит все.

— Мой дорогой Кеттнер...

— Дай ему сказать! — прикрикнул Гомолла.

— Да, я еще не кончил, — продолжал Кеттнер и, подойдя к Гомолле, уперся ладонями в письменный стол. — Друскат вернется, если вы встанете на его защиту. Он хороший человек. — Нагнувшись к Гомолле, он спросил: — Вы уже звонили прокурору?

Гомолла беспокойно засопел. Не иначе как выбирал подходящее ругательство из своего богатого арсенала.

Однако Кеттнер опередил его.

— И вот что еще, — сказал он. — Друскат говорил мне: «Кеттнер, когда меня нет на месте, ты меня замещаешь». Так мы договорились, так и теперь считаем. И ваша проблема: как тут, мол, пойдут дела дальше, вовсе не проблема. Я буду защищать интересы Альтенштайна. Кстати, я их знаю лучше кого-либо другого. Мои товарищи согласны. Стало быть — уж позвольте мне об этом сказать, — место, на котором вы сидите, принадлежит мне.

Гомолла потер пальцами веки. Затем, немного погодя, он сказал:

— Ну и врезал же ты мне, парень.

— Я не хотел вас обидеть, товарищ Гомолла...

— Ладно уж, ладно, — оборвал его старик. Отодвинув кресло, он встал и тоном человека, вынужденного примириться с неприятностями, сказал: — В конце концов, мы сами вас так воспитали.

Розмари играла серебряной цепочкой, висевшей у нее на шее. Это был подарок Друската. Она водила ею по губам и задумчиво следила за необычной сценой: Гомолла, легендарный герой сотен классовых битв, беспрекословно позволил какому-то молокососу одергивать себя, даже освободил ему кресло. Штефан, казалось, тоже не без злорадства следил за происходящим спектаклем.

После небольшой заминки председательское кресло за столом правления альтенштайнского кооператива занял наконец самый подходящий человек. Гомолла подсел к крестьянам. Старик был немного обескуражен полученной отповедью, это было заметно по тому, как он теперь попросил слова: прежде чем заговорить, он с преувеличенной скромностью поднял руку: