«А мы видим — свет горит, слышим — поют. Да входи же!» — сказал Друскат и втащил жену в комнату.
Фрау Цизениц потупилась и прошипела своему супругу:
«Это ты, осел, не запер дверь».
Потом она подняла голову, и Друскат обратил внимание на подбородок, состоявший из множества складок.
«Извините, господа хорошие, — произнесла фрау Цизениц, холодно глядя на них, — но мы тут сегодня в кругу своих и, к сожалению, на гостей не рассчитывали. Всего доброго!»
Испугавшись этой злюки, Ирена хотела было уйти, но Друскат крепко держал ее за руку. Кеттнер оказался среди крестьян единственным, кому днем уже довелось разговаривать с Друскатом в конторе кооператива. Он отодвинул свой стул, грузно поднялся и смущенно сказал:
«Минуточку! Да это же Друскат, новый председатель с женой».
Фрау Цизениц бросило в жар, лицо ее вздулось и покраснело:
«Святая Мария, откуда же мне знать», — перекрестившись, сказала она.
«Ничего, ничего».
Друскат подошел поближе и в знак приветствия постучал костяшками пальцев по столу.
«Так мы можем присоединиться?»
Фрау Цизениц с поспешностью, на какую она была только способна, вскочила со стула и вперевалку направилась к шкафу, чтобы достать два прибора. Кеттнер притащил стулья, все потеснились, точно стадо перед грозой, и Друскаты сели. Они сидели за столом обособленно, праздник был нарушен, разговоры как-то сами собой прекратились, и никто больше не смеялся. Нависло тягостное молчание. Они разглядывали друг друга, крестьяне и чета Друскатов, и, кажется, не чувствовали при этом никакой взаимной симпатии. Одни от смущения покашливали, другие, лишь бы что-то сказать, говорили «да», третьи отвечали «вот так-то».
Друскату не хотелось в первый же вечер идти на пирушку, но Ирена настояла. Она ужасно давно не бывала на людях, да и неудобно отказываться от приглашения. В конце концов, чтобы угодить Ирене, он согласился. И вот теперь испытывал неловкость, чувствовал настороженное отношение к себе и знал, что молчать ему нельзя и придется снова разыгрывать оптимиста. Несколько дней назад он поступил так же в присутствии Гомоллы. Итак, вперед! Изобразив на лице дружескую ухмылку, он вдруг хлопнул в ладоши, правда слишком уж громко и весело, и сказал:
«У вас тут прямо как на свадьбе!»
Оглядев собравшихся, он, казалось, удивился, не обнаружив среди них молодоженов.
«А где же невеста? — поинтересовался он. — Ну да не беда, за столом и так сплошь красотки».
Тут некоторые женщины смущенно прикрыли рты ладошками и захихикали: как мало нужно человеку, чтобы почувствовать себя счастливым. Одна только фрау Цизениц уловила в комплименте Друската какой-то подвох, как видно, она трезво оценивала собственную внешность, хотя на всякий случай ощупала свою неряшливо заплетенную косу, теперь уже растрепавшуюся, и недружелюбно уставилась на председателя.
Ирена познакомила мужа с фрау Мальке, Бернингер, Грот и Хинцпетер, толстуха хозяйка представилась сама: ее, мол, зовут Цизениц с парома. Затем женщины по примеру Ирены стали представлять своих мужей. И было очень смешно, когда они просто говорили:
«Это мой».
Они произносили эти слова со скромной гордостью или смущенным шепотом: все зависело от состояния, в котором пребывал представляемый. Кое-кто из мужчин, к сожалению, уже хватил через край. Цизениц, например, следил за церемонией знакомства, уже слегка обалдев и вытаращив глаза. С недовольством заметив это, его половина яростно схватила тщедушного муженька за шиворот и под дружный хохот гостей стащила со стула.
«А это мой, — горько воскликнула она. — Ах, с каким бы удовольствием я его поменяла!»
При упоминании об обмене Цизениц протестующе задергался на вытянутой руке своей супруги. Он тоже с удовольствием поменялся бы, пропищал Цизениц, сию же минуту. Фрау Цизениц саркастически захохотала и крикнула: