«Это уж слишком!» — Гроссман, багровый от ярости, стукнул по столу.
А Друскат, улыбаясь, сказал:
«Между нашими деревнями и дороги-то нет. А тут с одобрения властей в Хорбеке асфальтируют улицу. Зачем? Чтоб тщеславные хорбекцы украсили свой хвост еще одним пышным пером?»
На сей раз хохоту не было конца.
Гроссман встал, замахал руками, точно надеясь таким образом унять вспышку веселья, но безуспешно.
«Тихо! — рявкнул он. — Теперь я хотел бы ответить товарищу Друскату...»
Но Друскат понял, что уже почти выиграл маленькое сражение в зале трактира Анны Прайбиш, в Хорбеке, и решил высказать все:
«Я еще не кончил! Дело ведь не в том, чтобы одиночки вроде хорбекцев вырвались как можно дальше. Нет, надо, чтобы не отставал ни один человек, ни одна деревня. Самое главное — равные шансы для всех! Но как этого добиться? Твоим воззванием? Слишком оно мелкотравчатое. Нам нужен крупный проект — революция! Пора наконец кончать с кооперативами старого типа, пора поломать границы деревень, работать на площадях, простирающихся от горизонта до горизонта, пора работать на земле, как в промышленности, только так мы все останемся в выигрыше и справедливо поделим богатство!»
Почему не слышно аплодисментов? Друскат озадаченно огляделся — неужели он со своими требованиями зашел слишком далеко, зарвался?
«Вы меня не понимаете?» — спросил он.
Наконец-то, снова ощутив себя хозяином положения, Гроссман сочувственно улыбнулся:
«Вернемся к фактам».
Он лениво шевельнул кистью руки, желая этим жестом отослать Друската на место, но тот не уходил, стоял посреди зала, широко расставив ноги, почесал в затылке, потом сказал:
«Ты прав, начинать надо с малого. Предлагаю прекратить асфальтирование Хорбека и вместо этого проложить дорогу между нашими деревнями. Согласны?»
Все, кроме Гроссмана и Штефана, подняли руки.
Друскат посмотрел по сторонам и широко улыбнулся:
«Подавляющее большинство «„за”».
После этого он наконец сел. Все ждали, что скажет председатель собрания, но Гроссман ошарашенно молчал. И то, что он в конечном итоге объявил собранию, явилось плодом долгих раздумий:
«Перерыв!»
Он подошел к Друскату и с угрозой сказал:
«Твое сегодняшнее поведение без последствий не останется, товарищ!»
Именно на это он и надеется, ответил Друскат.
Друскат не сразу разыскал в толпе толстяка Штефана. Тот взглянул ему навстречу, чуть искоса, как человек, которому при всем старании не удастся вставить нитку в игольное ушко, но Друскат давно научился прикидываться бодрячком, он по-приятельски угостил Штефана тычком в грудь и сказал:
«Макс, я говорил и о твоей выгоде. Смотри, если мы построим дорогу, холм перестанет быть непреодолимым барьером между деревнями, путь для техники открыт!»
«Демагог!»
Друскат ответил обворожительной улыбкой:
«Дружище, я выучился у тебя множеству вещей».
В этот момент Анна позвала его в заднюю комнату. Там ждал Гомолла. Он, ухмыляясь, сидел в кресле, нынче Анна потчевала шнапсом с особой торжественностью — поднесла рюмочки на серебряном подносе.
«Понравилось мне, как ты говорил. Только разумно ли это, мой мальчик?» — сказала Анна.
Друскат взял с подноса рюмку, приподнял ее, кивнув сперва Анне, потом Гомолле, и задорно сказал:
«Растем, Густав!»
Анна засомневалась, но при ее обывательских взглядах иного нельзя было и ожидать.
«Только подумаешь, что деревни утихомирятся и вы доведете доброе дело до конца, ан нет — опять у вас что-то новое на уме. И вечно суета, вечно споры... Боже мой, и что в этом доме только ни происходило. Ну да моему делу все это не в убыток, не то, что тебе, мой мальчик. Между прочим, — она повернулась к Гомолле и свое «между прочим» произнесла с ехидной усмешкой, — Даниэль очень напоминает мне тебя, Густав. Я хочу сказать, он сейчас такой, каким ты был раньше. Здорово он прописал Штефану!»
Гомолла не отреагировал на нахальное замечание Анны, усадил Друската на стул, стоявший рядом с его креслом, и внушительно сказал:
«Кое-кому не понравится твоя правда. Тем не менее ты должен набраться смелости и изложить свои идеи на окружной партконференции так же хорошо, как ты сделал это сегодня, а если можно, даже лучше».
Окружная партконференция состоялась несколько дней спустя. Около тысячи человек собрались в «зале для мероприятий» — так называется светлое здание, внешне напоминающее отлитый в бетоне цирковой шатер, — в президиуме рядом с партийным руководством округа и заслуженными передовиками сидели товарищи из Берлина, из ЦК и из министерства сельского хозяйства. Среди передовиков вовсю важничал толстяк Штефан, без пиджака: в тот день было душно, собиралась гроза, в воздухе словно что-то нависло, в зале тоже чувствовалось — погода должна была перемениться.