Даниил сегодня был рассеян. Уже дважды пропустил дика, никак не мог успокоиться. Все эти неожиданные известия выбили его из равновесия. К тому же недавно Анна ехала рядом, и сейчас она где-то близко. Побыть бы с ней вдвоем без посторонних людей!
Подъехал ловчий, окликнул его:
— Княже! Не стой на месте, все уже поехали вперед.
Даниил тронул коня. В этот миг поблизости начали свистеть, поднялся шум. Даниил остановился, прислушиваясь, как слева трещит кустарник. Ловчий вырвался вперед и скрылся в чащобе. Даниил погнал коня вслед за ним и вдруг увидел, что из кустарника рванулся огромный дик. Он был разъярен, с наежившейся щетиной.
Даниил натянул тетиву и прицелился. Стрела пролетела мимо кабана и вонзилась в дуб. Кабан мчался на Даниила.
Конь захрапел, бросился в сторону. Лук зацепился за ветви и упал на землю. Кабан пронесся мимо и исчез по направлению к поляне. Даниил круто повернул коня и устремился за кабаном. Левой рукой он держал повод, а в правую схватил рогатину. Кабан мчался изо всех сил. Даниил, боясь, что не успеет его догнать, пришпорил коня. Скоро поляна. Кабан вырвался из чащи и на мгновение остановился, а потом заметил дружинников и побежал на них. Даниил кричал:
— С дороги! Отъезжайте в сторону!
Но дружинники сбились в кучу и начали метать стрелы. Одна из них попала в кабана, и он, разъярившись еще больше, мчался прямо на дружинников. Даниил дергал коня за повод, бил его шпорами. Расстояние между дружинниками и кабаном все уменьшалось. Но Даниил настиг кабана и не видел, как Анна и сопровождавшие ее дружинники отпрянули в сторону. Даниил поднял правую руку и сильно метнул рогатину. Она пробила шею кабану, и тот с разгона упал в снег. Конь споткнулся, и Даниил, не удержавшись, вылетел из седла, ударился головой о дерево.
Через мгновение подъехала Анна и, соскочив с седла, — наклонилась над ним. По щеке Даниила текла кровь — падая, он оцарапался о дерево.
Даниил раскрыл глаза и увидел склонившуюся над ним Анну.
— Это ты, Анна? — спросил он, силясь подняться.
— Лежи, — прошептала она и, сняв шапку, быстро сорвала со своей головы платок и вытерла кровь со щеки Даниила.
К ним мчался встревоженный Мстислав.
Невесту наряжала Светозара. Она то отходила в сторону, то снова приближалась к Анне и поправляла венец или монисто, то сердито покачивала головой, что не так пришиты парчовые украшения. Анна в длинном белом, как снег платье, послушно подчинялась каждому слову Светозары.
Закончив все, Светозара отошла к окну и, потянув за собой Анну, сказала ей:
— Любите друг друга.
— А ты, Светозара, любила Дмитрия, когда выходила замуж?
— Вельми! И он меня любит. Так и вы. А Данило преславный будет тебе муж. Я его еще маленьким знала, на моих глазах вырос.
Теодосий зашел к Твердохлебу навеселе.
— Собирайся!
— Куда?
— На свадьбу.
— Что, зовут тебя?
— Непременно!
— Сам князь звал?
— Не сам князь, а тиун сказал, что князь велел всех звать.
— А теперь верю, что без нас не будет свадьбы. Как же бояре без нас гулять будут! — посмеивался Твердохлеб. — А ты вишь, как разрядился!
Теодосий стоял в изодранном кафтане, в постолах, подвязанных веревками, и в шапке, на которой был когда-то высокий мех, а теперь осталась лишь потрескавшаяся кожа.
— Идем, Твердохлеб. Все-таки князь ласков с людьми. Не знаю, как дальше будет. Был бы князем киевский игумен, пропали бы люди… — Теодосий сгорбился, надул губы, прищурил глаза и гундосым голосом зашепелявил: — «Паки, братие, помолимся, грешны мы, яко овцы без пастыря».
Твердохлеб засмеялся, а Ольга отвернулась, перекрестилась.
— Уйди, богохульник!
— Ольга! — Лицо Теодосия стало серьезным. — Кто? Я богохульник? А ну, крестись, бей поклоны, грешница! Ты неправду сказала.
Твердохлеб захохотал еще громче:
— Ага! Попалась!
— Я пойду к игумену и скажу: «Тут живет грешница! Молитесь, чтобы ее на том свете в ад не потащили».
— Прикуси язык, Теодосий! — прикрикнула на него Ольга.
— О! Верно молвила. Буду кусать язык — не ел ведь еще ничего.
— Садитесь, дам чего-нибудь.
Ворота в крепости настежь открыты… Со всех концов валил народ. Когда Теодосий и Твердохлеб с Ольгой зашли на подворье, дружинники никого уже не пускали в переполненную церковь. Теодосий остановился: