То была истба, истобка — большой дом, в котором после походов временно останавливались дружинники.
Микула застучал ногами в дверь. За дверью откликнулись.
— Мне сотский нужен! — властным голосом крикнул Микула.
Дверь заскрипела, открылась. Но Микула ничего не мог разглядеть, ибо в доме, так же как и на улице, было темно. Лишь по голосу он узнал знакомого сотского новгородца, и тот велел вратарю не задерживать гонцов.
— Да нам недалече, какие мы гонцы! Нам только в Подгородье, вовсе рядом, а перелететь не можем — крыльев нету, — пошутил Микула.
Вратарь не торопился, долго еще что-то откручивал, и наконец мост опустился на свое место.
Всадники осторожно шли по мосту, ведя коней в поводу, и когда очутились на противоположном берегу, вскочили в седла, помчались по улицам Подгородья.
— Темно, как под землей, — ворчал Микула.
На улицах было тихо, только откуда-то издалека доносилось пение. Слов песни разобрать было невозможно.
— Про ладу поют, — промолвил Кирилл.
— А тебе завидно? Сам бы к ним побежал, — засмеялся Микула.
Возле двора Смеливца остановились и привязали коней. Микула долго разыскивал дверь и от нетерпения начал кричать:
— Есть ли кто живой?
Из хаты послышался женский голос.
— Идите сюда! — позвала их Татьяна.
Дружинники пошли за ней и очутились в маленькой светлице. В полутьме мигал огонек, на стене висел железный подсвечник, а в нем горела длинная сосновая лучина. Такими лучинами освещались дома смердов и горожан-ремесленников.
В правом углу светлицы сидела смуглолицая девушка с длинной косой и крутила ручную мельницу. Каменный жернов скрежетал, и белая мука маленькими капельками падала в глиняный горшок. Девушка не подняла головы даже тогда, когда вошли гости; покачиваясь в такт движению камня, она продолжала работу.
— Где же Смеливец? — оглядываясь вокруг, спросил Микула.
— А он в кузнице, — тихо ответила Татьяна. — Я покажу вам. Идемте!
Они вышли из дому, и Татьяна показала им, как нужно проехать, чтобы скорее добраться до кузницы.
…В кузнице слышен был гомон.
— Да их там много, — толкнул Микула Кирилла и постучал в дверь.
— Кто там? — раздался в ответ грубый голос. — Заходите.
Первым вошел в кузницу Микула, а за ним Кирилл. Тут было больше света, чем в доме. На стенах висели глиняные светильники, наполненные маслом. В каждом светильнике горел толстый фитиль.
— Счастье с вами! — поздоровался Кирилл.
— И вам дай Бог счастья! — поклонился гостям Смеливец.
— Князь послал нас к тебе, — начал разговор Микула. — А Иванко где?
— Ха! Иванко во Владимир поехал… А вас я жду давно! Вот мечи, — показал он в угол. Там на длинном столе лежало более сотни мечей, сложенных ровными кучками. — Готовы! Сегодня кончаем точить.
— Мыслит князь, чтоб завтра забрать, — сказал Микула, беря меч и осматривая его.
— Завтра заберете, — весело ответил Смеливец. — Галицких ковачей князья еще не хулили. Мечи сделаны, как было велено. Я знаю, для чего столько мечей Даниле надобно. Уж так ковал, чтоб воины не попрекали. Сам в побоище не буду, так мечи мои будут воевать. Глянь, Микула, под столом еще много мечей — ночью будем их вострить. Ну, ковачи молодые, — обратился он к парням, — за работу!
В кузнице загудело. Смеливец склонился над большим точилом и, умело водя мечом по каменному кругу, запел что-то себе под нос.
Микула и Кирилл попрощались. Микула не утерпел и рассказал на прощание, что им надо еще и сулицы осмотреть.
— О! Сулицы! — воскликнул довольный Смеливец. — Ходил я вчера к соседям, видел эти сулицы. Славное оружие!
Далеко славились галицкие ремесленники.
Все жители Подгородья разными ремеслами занимались. Были тут и ковачи-оружейники, изготовляли они разное оружие для княжьих да боярских дружин, и ковачи по меди и серебру, и стекольщики, которые отливали многоцветные, как радуга, мониста; и усмошвецы — сапожники, и каменотесы, и древоделы, и гребенщики, и гончары, и ткачи, и замочники, которые разные хитроумные тайные замки и ключи делали; были и злотари — ковачи золотых вещей и украшений разных, и лучники…
Богат был Галич разными ремеслами и хитрецами ковачами. Много оружия изготовляли в Галиче.
Поздно возвратился Даниил к Анне.
— Гневаешься на меня? — прижав к себе Анну, спросил он. — Не гневайся, завтра уезжаем.
Грустными глазами смотрела на него Анна.
— Чего ты, моя пташка? — прильнул он к Анне.
И хоть она и не отвечала, ему понятно было: отца с матерью не хочет оставлять Анна. Не привыкла без них.