— Грустно будет? — улыбнулся Даниил. — : Тогда оставайся в Галиче.
Она прижалась к нему.
— С тобой хочу поехать. Но и без отца и матери мне боязно.
— Как же быть? Может, будем возить с собой отца и мать? — улыбнулся он ласково.
Незаметно вошли в светлицу Мстислав и Хорасана.
Мстислав промолвил шутливо:
— А Анна печалится? Видно, тебя отпускать не хочет, Данило?
Анна подбежала к отцу:
— Смеешься? Хорошо тебе: ты стар уже, а я еще молода.
— Вот и будем приучать тебя. Вон смотри — Данило еще меньшим без отца остался и то не плакал.
— Так то ж Данило, — нежно посмотрев на мужа, сказала Анна.
Уже выпили по три чаши. Мстислав налил еще по одной.
— А это, как молвят у нас в Новгороде, четвертая, чтоб неприязни между нами не было.
Даниил говорил без умолку. Да и Мстислав был разговорчив более обычного — он все поучал зятя, как надобно в походе держаться.
Даниил жаловался Мстиславу:
— Не все бояре с желанием берутся за дело. Есть и хорошие, храбрые — Филипп, Демьян. Куда угодно пойдут со мной. А вот ныне и они побаиваются чего-то. Силы, говорят, мало. Филипп про отца моего напомнил. «Подумай, говорит, погиб отец». Советует мне подождать. И Демьян чего-то мнется. А иные сидят в своих имениях, как в норах. И не говорят ничего, и не ходят никуда. Позвал Семюнка, так он раскряхтелся, говорит, что болен и в поход не годен.
— В душу к каждому не влезешь, — сказал после долгого размышления Мстислав. — Мой тебе совет: задумал, поход — и быть по сему. Пусть молчат, пусть боятся. Потом пойдут за тобой.
В светлицу вбежал запыхавшийся слуга.
— Едут! — выпалил он и снова побежал на подворье.
Боярин Семюнко вышел на крыльцо. Отсюда ему было видно, как мимо двора направлялось к Днестру войско Даниила. Семюнко вошел в сени и крикнул:
— А поди-ка сюда, Григорий!
К нему подошел боярин Григорий.
— Поехали?
— Поехали, Григорий. Только что он будет делать? Лешко задаст ему. Не устоять ему против старого воина, — прошипел Семюнко.
— А тут Мстислав остался, прикрутит нас. Говаривал я тогда Владиславу: «Не лезь в князья». Но он хоть и хитер, да спятил с ума.
— И я говорил: на что ему-то княжество! Лучше было бы не ссориться с Даниилом. Сидел бы он тут, а мы бы заправляли всем. Все же молод он. Хоть и горячий, да с ним бы не так трудно, как с Мстиславом.
Семюнко смотрел, как проходили возы Даниилова войска. Вот миновал уже последний воз и за ним отряд дружинников.
— Теперь у князя Мстислава все в руках будет, — промолвил Григорий.
— А Владислав не о боярах думал, а принялся терем строить. Помышлял век владычествовать, дурак, — плюнул на пол Семюнко.
— А теперь что? — заглянул ему в глаза Григорий. — Что Филипп сказал?
Семюнко равнодушно ответил:
— Сидеть. Сидеть и ждать. Что-нибудь вымудрит Филипп. Генриху голову свернули. Через кого теперь вести подавать королю в Буду?
Григорий сказал уверенно:
— Филипп найдет.
Они возвратились в светелку.
Семюнко сел за стол, подперев голову руками. Григорий опустился на скамью не раздеваясь.
— Раздевайся, Григорий, домой еще успеешь. Сейчас нам только печаловаться.
Горевали крамольные бояре, не раз собирались то у одного, то у другого. Последние бури обескровили галицкое великое боярство. Где-то в изгнании слоняется Владислав, за ним же пошел и Судислав. И все же не смирились крамольники, глубокие корни остались. Еще ходит, высоко задрав голову, богатый Глеб Зеремеевич, еще плетет свои сети выкормыш Владислава надменный Филипп, еще шипит злой Семюнко, еще мечется во все стороны слащавый Григорий, еще тихо, как кошка, подкрадывается Глеб Васильевич.
Сел Мстислав в Галиче и с первого же дня почувствовал, что эти бояре косо глядят на него.
Уже не один десяток лет происходили здесь кровавые стычки. С Ярославом Осмомыслом боролись бояре, притесняли его. А Роман с боярами нещадно расправлялся. Игоревичи точно так же мечом разговаривали с ними. Вот и Даниил, едва на ноги встал, — тоже не поклонился великим боярам, а Мстислава Удалого позвал и прислушивается к его советам. Кивали на Новгород галицкие бояре. Однако в Новгороде совсем другие порядки, там, не так, как в Галиче, не шли к чужеземцам. А галицкие бояре без чужеземцев жить не могли.
Народ галицкий — смерды, закупы, ковачи и все ремесленники-горожане — ненавидел боярских заправил, ненавидел чужеземцев и в трудный час клонился к тому, кто защищал землю от захватчиков.