Когда татары начали переходить через Днепр, Дмитрий собрал всех воинов на вече на большой площади у Софии. Только кузнецы-оружейники остались в кузницах — там они без устали ковали оружие, там и спали у негаснущих горнов, знали, что от них ждут киевляне новых мечей, новых копий.
Люди тревожатся, посматривают на стены: зачем тысяцкий собирает на вече в такой страшный час, ведь враг идет… А Дмитрий спокоен, знает, что сейчас татары не полезут, к тому же и стража зорко следит: если заметят что, дадут знать. Дмитрий поднялся на кучу камней. Сердце его возрадовалось: сколько люду собралось!
— Киевляне! — крикнул он во весь голос. — И все, кто к нам пришел! Коротка моя речь. Уже не выйти нам за эти стены. Тоурмены окружают. Сжали нас, как рукой за горло… Но дышим мы и будем биться. Так ли я молвил?
— Так! Будем биться! — загудели в ответ люди и подняли мечи и копья.
— А еще говорю вам: помните про вашего князя Мстислава, про Калку не забывайте. Погибли там киевляне, потому что поверили татарам. И тут Батыга-хан начнет обманывать — не слушайте. Будет уговаривать, чтоб ворота открыли, — не открывайте.
— Не откроем! — загудела площадь.
— А тому, кто испугается и вздумает перед врагом на колени пасть, голову рубить без промедления! Стоять будем, пока ноги нас держат, а упадем — так и на земле врага хватайте! Бейте врага, пока дышите! Князь наш Данило так молвил: «Подобает воину или победу прияти, или пасти ся от ратных». Не склонится Киев перед Батыгой… На стены! К оружию! — крикнул Дмитрий, и воины побежали по своим местам.
Дмитрий стоял у Лядских ворот, против которых татары ставили два тарана, и повелел сотским начать обстрел их из луков. Несколько татар упало, остальные разбежались. Но Субудай поставил тысячу лучников, и они осыпали стрелами стены в таком количестве, что трудно было голову поднять. Киевляне прикрывались щитами, прятались за забородами, стало трудно пускать стрелы. Субудай спешив выиграть время, чтобы перед таранами поставить деревянную защитную стену, которая должна укрывать татар от стрел киевлян.
Перестрелка длилась до вечера, и все же киевляне ничего не могли поделать — на их глазах росла деревянная стена.
…Короток зимний день. С наступлением сумерек татары перестали возиться у таранов. Дмитрий прошелся по стенам, и сердце его сжалось от боли. Куда ни кинешь взор, всюду пылают татарские костры. Татары жгли все, что попадало под руку, — разбирали дома, ломали заборы, рубили деревья.
Сколько раз наведывалась Роксана в клеть, где жил Ростислав, и не заставала его. Она не могла усидеть на месте, побывала в боярских домах, в церквах, возилась с малыми детьми. Больше всего страдали дети. Они плакали в холодных помещениях, просили матерей согреть их. Матери выискивали все теплое, что только можно было достать, укрывали их, грели своим дыханием.
Побывала Роксана и у Петра, Людомирова сына. Он был в сотне, защищавшей Галицкие ворота, и очень обрадовался, увидев Роксану.
Поздно вернулась она в клеть. Ростислав был уже тут.
— Спит, — прошептал ей дружинник. — Как только пришел, упал на скамью и уснул. Намаялся.
Роксана осторожно подошла к сыну, села рядом, поправила подушку. От прикосновения материнских рук Ростислав не проснулся, а только что-то пробормотал и улыбнулся, На столе горели светильники, и тени от них колебались в темных углах. Роксана сняла большой шерстяной платок и укрыла им сына. Он спал беспокойно, что-то выкрикивал, махал руками. «Стоять, не пускать!» — слышала Роксана. Так вот сидела она над сыном, когда он был маленьким. Так и задремала над ним, прислонившись к стене.
…Дмитрий уснул поздно ночью. Стража ходила возле дома, в котором спал тысяцкий. Дружинники перекликались со сторожевыми дозорами на стенах. Тихо было в татарском таборе. Отдыхали и защитники Киева.
Дмитрий проснулся от холода. Хотя он и был укрыт тулупами, все же ноги продрогли в нетопленной светлице.
Дмитрий полежал еще немного, но больше уснуть не мог. Умылся холодной водой и пошел к стенам.
Занималась заря; в татарском таборе еще спали, но кое-где уже разжигали новые костры.
Ростислав окликнул Дмитрия:
— Воевода! Татарина поймали.
Дмитрий сошел на землю и велел привести пленного. Татарин ежился от холода, дул на пальцы, узкими глазами испуганно следил за движениями Дмитрия.
— Ну, как с ним говорить? — обратился Дмитрий к Ростиславу. — Ну, что ты скажешь? — сурово спросил Дмитрий у пленного.
Тот вытаращил глаза и пробормотал: