— …А какие украшения Василий делал! Собрал все камешки свои. — Речь шла о литейных формах тончайшей резьбы. — «Береги, глаголет, умру я — сын останется…» Я и клещи маленькие взяла, и молоточки, и тертичники.
Дмитрий слушал ее, а сам думал, что надо готовиться к последнему бою. Русак сказал умоляюще:
— Утром бой начнется, мать просит спрятать ее. А я и укрытие знаю, меня отец водил туда: под Десятинной церковью есть тайный ход, я с мамой пойду, и все отцовское добро возьмем.
— Иди, сынок, — поцеловал его Дмитрий и пошел от них к воротам.
Дозорный, узнав Дмитрия, сказал, что татары подвезли таран совсем близко.
— Таран? — промолвил Дмитрий задумчиво.
Он медленно пошел вдоль стены, а из головы не выходила мысль о Русаке и его матери. Останутся ли они в живых? Наедет ли кто-нибудь вещи кузнеца Василия, так бережно сохраненные ими?
На рассвете возобновились удары тарана, и всем стало ясно, что ветхие стены долго не выдержат. Уже и стрелы все вышли, нечем было отгонять татар.
Под ударами тарана упали бревна. Дмитрий, пробежав от стены к церкви, стал рядом с воинами. Закрываясь щитами, они отбивали татар мечами, выкрикивали:
— Братья, за Русь жизнь свою отдаем! Бей супостата!
Дмитрий мечом рассек голову татарину, который неосторожно подбежал к нему с занесенной кривой саблей; Отступать киевлянам уже было некуда — за спиной церковные стены, там укрылись женщины и дети, а перед глазами враг. Упал, не проронив ни слова, сотский — татарин поразил его мечом в грудь. Дмитрий наклонился, хотел подтащить убитого к своим ногам, чтобы враги не топтали его, и не заметил, как, притаившись сбоку, на него набросились три татарина и повалили на землю. Бирюй загоготал:
— Поймали! Живого поймали!
Он хотел отличиться перед Батыем. Это был первый его подвиг.
Дмитрия схватили на руки и понесли. Он ничего не помнил; только, когда очнулся, почувствовал, что руки у него связаны. Лежал он на земле, над ним склонился и внимательно всматривался в него высокий татарин. Это был Бирюй. Он махнул рукой. Два нукера подбежали и, развязав ноги, подняли Дмитрия. Бирюй велел вести пленного за ним. Дмитрий уже не слышал ужасного грохота, не видел, как завалилась Десятинная церковь. Всюду были киевляне — и на хорах, и на крыше, и на чердаках. Людей было столько, что церковь не выдержала и рухнула, похоронив под своими обломками множество стариков и женщин с детьми.
Бату-хан не вошел ни в один киевский дом. Лишь его юрту, защищая от пронизывающего ветра, перенесли ближе к стенам Софии. Сюда и спешил Бирюй с драгоценнейшей добычей. Тургауды, стоявшие в два ряда у входа в юрту, скрестили копья — путь закрыт. Бирюй показал им пайцзу, и копья отклонились.
Из юрты пахнуло теплом. Дивную печку сделали китайские мастера для Бату-хана, ее возили за ним во все походы. В больших светильниках горело драгоценное масло. Кто посмеет жалеть его для покорителя всего мира! Бату-хан сидел на низком троне, поджав ноги и опираясь на золотые перила.
Бирюй толкнул Дмитрия вперед и склонил голову.
— Великий Бату-хан! Слово твое дошло до слуха твоих воинов. Руки их уберегли воеводу киваменьского. Я захватил его в плен и живым привел пред твои светлые очи.
Бату-хан улыбнулся Бирюю — это был знак милости хана. Бирюй упал на колени и пополз к трону. Ему, заурядному тысячнику, выпала великая честь поцеловать носок ханского сапога. Батый поднял руку — из-за занавески вынырнул тургауд. Бату-хан велел привести переводчика.
— Ты стоишь перед покорителем всего мира, великим Бату-ханом. Он дарует тебе жизнь, — начал переводчик. — Дарует за твою храбрость.
— Скажи ему, скажи ему, — добавил Бату-хан, — если бы он был татарином и шел со мной, я бы сделал его своей правой рукой.
— Скажи своему хану, — повернулся Дмитрий к переводчику, — как только попадет меч мне в руки, я подниму его против Бату-хана!
Переводчик побледнел — таких слов он еще никогда не говорил хану. Ни один пленник не отвечал хану так смело. Батый впился глазами в лицо Дмитрия. Переводчик испуганно поглядывал на Батыя.
— Что он сказал? — зарычал Батый. — Передавай все до единого слова, ничего не скрывай, не то велю отдать тебя тургаудам!
Это было самым суровым наказанием, только хан отдавал на казнь тургаудам.
Заикаясь, переводчик повторил слова Дмитрия.
Бату-хан захохотал, довольный смелым ответом.
— Взять русского воеводу! Заковать в железные кандалы и стеречь, чтобы кандалы не упали с его рук! Я дарю ему жизнь за храбрость и смелость. Везти его с нашим войском!