— Глянь, Теодосий! — воскликнул Мефодий. — Собираются!
На подворье возле крайнего дома стояли три девушки и плели венки. Всадники подъехали внезапно, и девушки, испугавшись, бросив венки, разбежались.
Теодосий остановил коня.
— Почто испугались? Идите сюда.
Девушки боязливо выгладывали из-за соседнего дома. А навстречу приезжим уже бежал смерд в длинной белой рубахе, подпоясанной цветистым поясом.
— Да это же Мефодий! — закричал он.
— Вот и брата Василия встретили! — обрадовался Мефодий и соскочил с коня. — Челом тебе, брат мой!
Они крепко обнялись и трижды поцеловались.
— Как отец? — спросил Мефодий.
— Поправился, — ответил Василий, — уже на ногах. Пошел на обжинки. Привязывайте коней — и тоже туда.
На поляне стояли мужчины, а дальше, под лесом, собрались женщины и девушки. От группы мужчин отделился старик и направился к прибывшим. Он присматривался к ним, прислонив ладонь ко лбу. Мефодий побежал ему навстречу.
— Мефодий! — промолвил старик, вытирая слезы. — Живой! — Он обнял сына, гладил его.
К ним, здороваясь, подходили люди.
— Вот радость! Вот радость! — твердил отец Мефодия. — И не ждали… А у нас обжинки… — Он то расспрашивал Теодосия, то снова обращался к Мефодию.
— Ну, дедушка Федор, начнем, а потом позовем гостей в дом, — промолвил худой смерд, тоже одетый в белую рубаху; его штаны — гащи — были выкрашены соком ягод бузины в сине-черный цвет.
— Начнем! Начнем! — засуетился старик. Ему, как самому старшему в оселище, выпала честь начинать праздник обжинок.
Он повернулся лицом на восток и трижды низко поклонился, каждый раз касаясь земли правой рукой. К нему подошли три девушки; одна дала в руки сноп ржи, другая повесила через плечо перевясло, третья надела венок из ржи и проса. Взявшись за руки, девушки закружились вокруг старика, запели:
Запев подхватили остальные женщины и девушки. Обойдя трижды вокруг старика, девушки разняли руки, отбежали, а через мгновение и остальные окружили старика широким кольцом.
повторили они запев, кружась в хороводе. К ним присоединились мужчины:
Мужчины все ближе придвигались к хороводу.
— Смотри, Мефодий, сколько девушек! Жаль, что мы с тобой уже в годах, — подмигнул Теодосий.
А девушки выступали, как настоящие боярыни. Да куда там до них боярыням! Тем легко наряжаться да навешивать дорогие украшения. А сколько потрудились дочери смердов для своих нарядов! На них длинные сорочки из белейшего полотна. Подолы сорочек вышиты разноцветными узорами. Бабушки и матери учили их, какие цветы и корни в лесу собирать и как варить, чтоб прочные краски получить — и красные, как заходящее солнце, и синие, как утреннее небо, и лазоревые, как небо предвечернее.
Сорочки перехвачены тоненькими поясами, на головах кокошники. Ну, чем не боярыни! Кокошники разукрашены бусинками, любовно нанизанными на нитки, медными пластинками, сияют, как радуга. А на шее мониста. Умелые руки эти чудесные мониста делали. Вот красная бусинка — каплю крови напоминает. А эта, желтая, — что золото. А та, синяя, — словно вода речная. А серьги-колты, украшающие каждую девушку! Не такие они дорогие, как у боярышень да княжон, нет на них ни золота, ни каменьев драгоценных, но и они сверкают.
Загляделся Теодосий на дивное зрелище. Плывут девушки по кругу, то вдруг, как волна, к деду Федору приникнут, то снова, не разрывая рук, в кругу колышутся.
выводит русокосая девушка. Вот она вышла из круга и с венком в руках подошла к старику, склонилась в земном поклоне, и еще громче зазвенел ее чистый голос:
Выбежали парни, нарушили круг — они становились между девушками, хватали их за руки. Хоровод двинулся в обратном направлении. Русокосой девушки уже не было в хороводе. Вокруг старика бегал парень, искал ее.