Батый умолк, закрыв глаза. Даниил какое-то мгновение размышлял, подбирая такие слова, чтобы они и хана не обидели, и для него самого не были бы унизительными.
— Я не шел к тебе, внук великого Чингисхана, ибо знаю обычаи твоего народа: ежели гость идет непрошеный, он есть не друг, а враг.
На устах Батыя мелькнула улыбка. «Остер на словах этот русский».
— Я и сейчас тебя не звал.
— А твоя грамота ко мне в Галич? Разве это не приглашение? У нашего народа русского давний обычай: коль обращаются к тебе с добрым словом, и ты отвечай добром, и в гости идут только друзья.
Батый сложил руки на животе.
— Пьешь ли ты, коназ, кобылье молоко, напиток наш — кумыс?
— Не пил никогда — нет у нас обычая такого, — но ежели ты, хан, угостишь, то выпью.
— Выпей кумысу.
К Даниилу подбежал тургауд с большой чашей кумыса. Даниил взял чашу, посмотрел на хана и начал пить. Батый, вцепившись в ручки трона руками, внимательно следил, как русский князь пьет татарский кумыс.
Даниил поставил чашу. Батый заметил:
— Ты уже наш, пьешь по-нашему.
Даниил в знак согласия кивнул головой. «Видно, велика сила у этого Чингисова внука, — думал Даниил, — коль он такую орду в своих руках держит и походы такие проделал. Велика! А нужно ее сломить!»
— Ты, коназ, приехал просить у меня тархан, ярлык? Не боялся, что я могу убить тебя?
«Вот куда повернул, — мелькнуло в голове Даниила. — Пугать надумал, что ли?»
— Позволь ответить тебе, великий хан. И у вас и у нас такой обычай: гостя не обижают, а привечают. Разве возрастет слава великого хана оттого, что он убьет безоружного человека?
Батый откинулся, вспыхнул. Через мгновение он овладел собой.
Даниил спокойно продолжал:
— Про ярлыки я не ведал, ибо на земле своего отца сижу. А ежели на эту землю ярлык твой надобен, я могу взять его.
Батый кивал головой. Этого русского князя на ссору не вызовешь, на обидные слова он умеет умно ответить. Пускай сидит как сидел. На рубеже русских земель он будет охранять и безопасность татар. Не нужно только говорить ему об этом, а то еще подумает, что его просят.
Не услыхав от Батыя больше ни одного слова, Даниил сказал после небольшой паузы:
— Великий хан! Я не боялся ехать к тебе, ибо думал, что сердце твое расположено к друзьям и храбрым воинам. Ты даровал жизнь моему воеводе Дмитрию — про то вся Русская земля ведает.
Эти слова приятно подействовали на честолюбие Батыя. Он подумал, что князь говорит не хуже китайских мудрецов.
— Ты верно сказал, коназ галицкий. Ты мне теперь друг, а на друзей меч не подымают.
Батый приветливо улыбнулся. Слова Даниила о милости Батыя к Дмитрию растопили его сердце. Воеводы, сидящие рядом, слыхали эти слова и завтра же разнесут хвалу Батыю, услышанную из уст галицкого князя.
Даниил вполголоса прибавил:
— Еще прошу тебя, великий хан, позволить поклониться твоей княгине Баракчине.
Батый был окончательно покорен Даниилом. К Баракчине идет! Сам захотел поклониться ей! Нет, обманывали его, Батыя, шептуны, выдумывая небылицы о галицком князе, будто он и слова приятного не умеет сказать… Батый кивнул головой в знак того, что беседа окончена.
Хмурый возвращался Даниил в свою юрту. Теодосий не выдержал:
— Почто опечалился, княже? Оттого что поклонился ему? Так то же в гостях, обычай требует этого. Ты же не падал ему в ноги и не просил у него ничего? Нет. Совесть у тебя чиста. А что на душе тяжко — верно. Русской душе тяжко выдержать такое.
Даниил так сурово глянул, что Теодосий отпрянул.
— Ты!.. Ты!.. — Глаза князя сверкнули злым огнем, — Не суй свой нос! То княжье дело. Знай свое место… Тебе надлежит быть со смердами, а с ханом я сам буду беседу вести, без тебя…
Теодосий побледнел от оскорбления. На душе стало горько.
Вернувшись в свою юрту, Теодосий рассказал товарищам о своей обиде.
— «Сам с ханом…» — шептал он. — «Сам»! Да разве хан так говорил бы с ним, ежели бы не боялся русских! Показали ему наши и в Рязани, и в Киеве… «Сам с ханом буду беседу вести…» Будешь, когда за спиной русский люд стоит, крепкой силой возвышается.
— Молчи, Теодосий! — погрозил ему молодой дружинник.
— Молчу. Я только вам сказал… А если и узнает Данило, пусть голову рубит. Мне уже все равно. Может, кто и шепнет ему на ухо…
Дружинники обиделись.
— Шепнет? — горячился молодой дружинник. — Что ты, Теодосий! Разве мы не люди?
Теодосию стало неловко.