— Бей тоурменов! — раздался клич.
Бежать татарам было некуда. Сотников уже никто не слушал. Многие из татар бросились в реку, но и там не было спасения — беглецов настигали меткие львовские лучники.
…К мосту стягивались все русские дружины, не было только владимирцев — они задержались в дальнем оселище.
Но вот над дорогой поднялась пыль — приближались владимирцы.
— Задержались мы, — сказал Василько, — но ни одного тоурмена сюда не пустили. Ни один не прорвался к Куремсе.
…Солнце уже поднялось над лесом, когда все съехались. Высоко развевался на ветру княжеский стяг — широкое вишневое полотнище, вышитое золотом. Тысячник Любосвет наклонился к Даниилу, шепнул на ухо.
Лицо Даниила омрачилось, он спросил:
— Всех узнали, всех знаете, откуда они?
— Всех… И Микула погиб.
— Новгородец? Храбрый дружинник был… Похоронить всех тут, на берегу, возле моста.
Воины притихли. Даниил снял шелом и склонил голову, став на правое колено. За ним то же самое сделали все.
— Где Теодосий? Почему его не видно? — спросил через некоторое время Даниил.
Мефодий тихо ответил:
— Сотский сказывал, что он тяжело ранен.
Даниил рассердился:
— Почто мне не сказали? Где он?
Любосвет показал рукой — под ветвистым дубом дружинники окружили раненого. Даниил пошел туда. Теодосий, закрыв глаза, лежал на зеленой траве. Даниил спросил у лекаря Гостряка, стоявшего у изголовья Теодосия:
— Как он?
— Жив будет, — прошептал Гостряк. — Рубанули его саблей по правой руке да бок задели. Две раны. Я зелье приложил — не так жечь будет.
Теодосий раскрыл глаза.
— Это ты, княже?.. А я не успел доскакать до реки… — Он облизнул языком пересохшие губы. — Не успел… Но я поднимусь, с вами на коне поеду.
Лекарь прошептал:
— На каком коне? Ему возок нужен. В табор уже поехали за возком. А сейчас пусть отдохнет.
Даниил молчал. Лечец взволнованно продолжал:
— Не беспокойся, встанет Теодосий, только правая рука отсохнет.
— Будь возле него, подними на ноги. Это мой приказ тебе.
— Я и так буду, княже, без приказа. Он мне что брат родной.
Отдохнув, войско двинулось обратно. В возке за холмской дружиной везли раненого дружинника Теодосия.
К четвертому корцу Теодосий не прикоснулся.
— Довольно, нельзя больше, Мефодий! Мне еще надобно идти к папским послам.
За два года он уже забыл о своих ранах. Только правая рука висела как плеть.
— Тебе, Теодосий, уже не поднимать больше меча, да и стар ты стал, — сказал ему Даниил. — Будешь теперь помогать дворскому: принимать чужеземцев, присматривать, чтоб накормлены были, чтоб спать было где. А к нам много людей теперь ездит — и от Папы, и из Польши, и из Венгрии, и из Чехии, и купцы знатные приезжают. Да и наших — суздальцев, новгородцев, киевлян — пышно принимать надобно.
Сейчас Теодосий сидел в гостях у Мефодия. Мефодий укоризненно посмотрел на него.
— Боже ты мой! Сухо в моей избе всегда, как в печи. Раз в год достал меду, и то ты отказываешься. Что я, боярин? Может, я на последнюю гривну меду достал, а ты не пьешь. Ну что тебе четыре корца?
Теодосий сдался:
— А! В доме четыре угла… А больше не проси, не буду. Еще с монахом толковать надо. Вдруг язык заплетаться начнет? Что Данило скажет, ежели узнает?
— Не будет заплетаться, — подмигнул Мефодий. — На дворе мороз, весь хмель из головы выскочит. Да ты про послов папских поведай нам.
— Пять монахов приехали, все допытываются, скоро ли у нас латынщина будет, и про Папу рассказывают. Один говорит, что он у Папы во дворце дважды был.
Все придвинулись ближе. Мефодий спросил:
— Самого Папу видел?
— Молвит, что видел. Их десять монахов под стенами стояли, свечки держали. К Папе тогда король какой-то приезжал. И все кардиналы, как войдут в светлицу, где на троне Папа сидит, трижды на колени перед ним падают. А как доползут к нему, так надо целовать Папе руку или ногу. Кардиналы целуют правую руку около застежки мантии, епископы к колену припадают, а король должен и руку и ногу целовать.
Мефодий трижды плюнул.
— В ногу целовать? Так Папа хочет, чтоб и русские целовали его постолы?
— Хотел Папа, да не вышло. Уж лучше пусть Папа моего коня в хвост поцелует… А налей-ка еще, — разошелся Теодосий. — Что-то не распробовал, вкусный ли у тебя мед.
Может, Теодосий еще попробовал бы меду Мефодия, да прибежал слуга — завтрак надобно подавать папским людям, старшой уже ждет Теодосия.