А Людомир продолжает молчать, сверля своего мучителя потемневшим от гнева голубым глазом. Почему поп сидит молча? Спросил бы, кормят ли здесь? Людомир всматривается в каменное лицо католика. Заметив, что узник наблюдает за ним, католик закатывает глаза и складывает ладони. Людомир думает: «Поговорить бы хоть с этим попом, хоть бы допрашивал он, ласковый человек, не то что этот зверь Бенедикт». Монах бы понял душу Людомира.
— Говори! — срывающимся голосом снова приказывает Бенедикт.
И снова никакого ответа. Монах опять что-то шепчет Бенедикту.
— Ты будешь говорить? — не выдерживает воевода немого сопротивления и пронзительно визжит: — Говори!
Но Людомир склонил голову к плечу, словно задумался. Монах поднялся и приблизился к узнику.
— Скажи, брат мой, — тихим, приятно-ласковым голосом произносит он, благословляя Людомира крестом.
— Скажу, — после раздумья говорит Людомир.
— Скажешь? — завертелся на месте обрадованный Бенедикт.
— Скажу. Все вместе начинали.
Не такого ответа ожидали Бенедикт и папский монах. Но все же кричать, видно, не следует — на ласковое слово пленник сразу откликнулся.
— Скажи, — снова льстиво обращается к нему монах и мимоходом бросает в сторону Бенедикта: — Расковать ему ноги!
Слуги поглядывают на Бенедикта, тот кивком головы разрешает, и они бросаются снимать кандалы.
— Тебе ничего не будет. Скажи, кто первый начал подстрекать смердов?
Людомир словно и не замечает, что с ног его сняли кандалы, и с прежним спокойствием отвечает:
— Все… все начинали.
— Заковать! — резко звучит в подземелье металлический голос монаха.
Кандалы снова впиваются в тело острыми гвоздями, раздирают кожу.
— Теперь скажешь? — неистовствует разъяренный монах.
— Скажу! — выпрямляется Людомир, будто стоит он не в кандалах, а свободно разговаривает дома с соседями. — Все… все шли… И жаль, что не поймали тебя и того, рыжего.
— Кто, кто подстрекал? — в бешенстве подскакивает Бенедикт.
Людомир молчит. Бенедикт и монах переглянулись.
— В огонь! Поджарить ноги! — бросает монах.
Людомира хватают и тянут к костру. Его кладут на бревна и подсовывают к огню. Полыхает пламя, трещат сухие дрова, разлетаются во все стороны красные искры. Ноги жжет, невыразимая боль охватывает колени.
— Поджаривайте, поджаривайте! — прыгает вокруг Людомира монах. — Тащите сюда галичан! — шипит он, судорожно подергиваясь от бешенства. — Схватить на улице! Пускай посмотрят… Пускай знают, что мы с ними не будем церемониться. Надо устрашать, чтобы боялись нас…
Бенедикт приказывает слугам выйти на улицу и схватить первых попавшихся прохожих.
Перепуганных людей притащили в подземелье.
— Мало! Только четверо! — злобствует Генрих. — Смотрите, вы! Так будет со всеми, кто поднимет руку против Папы. — Он поднимает крест и размахивает им в воздухе. — Всем расскажите, всему Галичу! — Потом бросается к своей жертве, протягивает скрюченные пальцы. — С-с-с-скажешь? — сквозь зубы шипит он.
Никакого ответа.
— Вытащить из огня! — кричит обезумевший папский посланник.
Слуги тут же поднимают Людомира и ставят на ноги. Он стоит, не шелохнется, держится на обожженных ногах; лишь нижняя губа дрожит от боли да трясется взлохмаченная светло-русая борода.
Он крепко сжал губы: пусть враг не думает, что Людомиру больно…
И вдруг раздается еще более ужасный приказ, содрогнулись даже палачи, которые жгли Людомира на огне. Со звериным наслаждением Генрих цедит страшные слова:
— Выколоть ему и второй глаз!
Палачи бросаются к Людомиру. Мрак вокруг, только лоб горит, болит висок, будто молотом бьют по голове.
Разъяренный католик напрасно надеется услышать из уст Людомира хоть слово покорности.
— Кто поднял смердов против святейшего Папы? Скажи — и я дарую тебе жизнь! — рычит папский посланец, охмелевший от зрелища придуманных им пыток.
Неожиданно для него Людомир заговорил спокойным, как и в начале допроса, голосом:
— Гадюка! Мразь! Ты даришь мне жизнь? Ее мне родители дали. — И уже не сдерживается, бросает в звериную морду острые, как стрелы, гневные слова. Его голос гремит в подземелье: — Не убьешь русского человека, не убьешь! Ты жег меня на огне, а мне не больно… Ты глаз у меня отнял, а я все вижу, вижу, как тебя прогонят! Волки не живут, их убивают люди за то, что они грызут всех… Ты бешеный волк!