— Заткнуть ему рот! — истошно хрипит Бенедикт, видя недовольство своего гостя, папского посланника, и сам подбегает к Людомиру, бьет его.
Людомир стоит недвижимо. Бенедикт дергает его за руки, с силой толкает в спину, но повалить не может.
— Валите его! — подбегает трясущийся Генрих. — Сбивайте с ног! — И впивается острыми ногтями в ногу Людомира.
В этот миг Людомир, подняв над головой закованные в кандалы руки, изо всей силы ударил папского посланца в плечо. Хотя Людомир бил наугад, потому что ничего не видел, но не промахнулся — монах упал.
Все это произошло так молниеносно, что никто не успел защитить папского посланца.
— Хватайте его! Мечами! Мечами! — вопил перепуганный Бенедикт. — Бейте! Заколоть его!
Стража бросилась на Людомира с обнаженными мечами, будто перед ней был не безоружный человек, а сотня воинов.
Труп искалеченного, замученного Людомира Бенедикт по требованию папского посланца велел повесить на площади у днестровской пристани. И мертвого Людомира боялись напуганные твердостью смердов чужеземцы.
Известить короля Андрея о галицких событиях Бенедикт поехал сам: он не доверял никому из приближенных — они могли наговорить о нем королю всякой всячины. Да и папский посланец советовал так сделать. Ведь Бенедикт и о нем королю скажет похвальное слово. Скажет, как он храбро обращался со страшным бунтовщиком смердом, как защищал имя святейшего Папы. Король в свой черед замолвит словцо перед Папой.
Король Андрей и не думал ругать Бенедикта: он спас ему сына Коломана, а то, что галичане непокорность свою проявили, так это еще больше заставит Папу уважать его, Андрея. Ведь и он кое-что делает для папского престола, пусть Папа знает, как нелегко приходится с непослушными русскими. После случая с Генрихом Андрей боялся пускать папского легата в Галич: долго ли до беды, простые монахи пусть ездят туда, их не жаль, погибнет один — много других останется.
Неприятно было сообщать Папе о неудачах, но, стиснув зубы, написал, промямлив что-то невнятное о богохульниках галичанах, которые никак не хотят слушать своего, Богом данного им короля: «Известно, что галицкий народ не только выступил против своего короля, нарушил присягу, но и, собрав войско от соседних русских, окружил галицкий замок, где пребывал наш сын с малым войском; из-за этого должны были мы немедля пойти в те земли, и это вынудило нас на некоторое время отложить намерение чествовать ваше святейшество…»
Трудовой галицкий люд не проявил желания повиноваться чужеземцам, он бил их и вместе с ними бил и русских бояр-предателей. Незваных гостей, возомнивших себя хозяевами Русской земли, не встречали здесь хлебом-солью, а встречали, как волков-хищников, острой ненавистью, жгучим гневом.
Тихо в лесу после дождя. Напуганные грозой птицы еще не начали свою неугомонную песню; чуть слышно шелестят ветвями зеленолистые дубы, окружив плотной стеной заросшую травой лесную дорогу, и эта мирная тишина располагает путников к молчанию. Как приятно спокойное величие могучего леса! Тут, с глазу на глаз с природой, человек чувствует себя свободнее — легче дышать ему напоенным лесными ароматами воздухом, он как бы защищен крепким зеленым заслоном. Придорожные цветы, подняв умытые щедрой дождевой водой разноцветные головки, тянулись выше травы к солнцу. Дорога свернула влево, и всадники ехали, освещенные ослепительными солнечными лучами. Тут словно веселее стало, будто и трава, и цветы другие, даже дорога, кажется, стала шире. Маленький мостик, переброшенный через ручеек, глухо гудит под копытами коней; светлая, прозрачная вода неслышно плывет вдоль покрытых зеленью берегов. Становится душно; снова припекает июльское солнце, и усталость незаметно охватывает, клонит ко сну, глаза невольно слипаются. Такая жара предвещает новый дождь.
Иванко вздрагивает, порывисто поднимает голову. Неужели задремал? Он поворачивается: разомлевшие хлопцы качаются в седлах, кое-кто дремлет, кивая головой. Войско! Иванко улыбается. Два десятка молодых парней ведет он за собой. Шутник Теодосий назвал галицких беглецов войском. А что, разве не так? Это и впрямь войско. Они, эти парни, держали в осаде Бенедикта, они бросались в бой с венгерскими воеводами и нагнали страху на ненавистных бояр. Если войско, так и еще воевать будет, — видно, не раз еще с врагом придется встретиться.
Теодосий еще позавчера, взяв свежих коней, из лесов под Галичем помчался во Владимир.
— Тебе уже не возвращаться в Галич! — сказал он Иванке.
Иванко и сам хорошо знал об этом: разве забудет Бенедикт те ужасные дни, когда он дрожал, окруженный в крепости? Только вздумай возвратиться — сразу схватят. И Судислав запомнил. В те дни разнесли и сожгли его подворье. Иванку все видели там, слышали, как он приказывал разбивать дверь у клети с оружием, как раздавал боярскую рожь женщинам и детям измученных закупов. Никогда не забудет этого злопамятный Судислав. А таки хорошо сделали — и венгерских баронов напугали, и галицких бояр прикрутили. Пусть знают — не всегда ходят смерды и закупы с согнутой спиной, не по доброй воле они обливаются потом на боярском поле. Смерды и закупы могут выпрямить плечи и поднять руку на боярина: не соси кровь из несчастных людей! Радостным праздником промелькнули те семь дней, легко дышалось тогда, знали — не появится утром постылый тиун, чтоб гнать на работу, не будет издеваться боярин. Иванко думает о родителях Роксаны. Не загрызут ли их Бенедиктовы псы? Не отомстят ли за него, Иванку? Может, и не тронут: Твердохлеб ничего не делал. Еще тогда, в воскресенье утром, хлебнул он сгоряча ледяного кваса и сразу же слег — простудился, сильно кашляет, трясет его лихорадка. Он ни разу из клети не выходил. А отец Иванки Смеливец и дома не был все эти дни — он еще перед воскресеньем поехал с купцами в Корец на торжище, купить железа для своей кузницы…