Теодосий переминался с ноги на ногу, затаив дыхание, тихо глотал воздух; боярыня о чем-то думает, хоть бы не вспугнуть ее…
Дмитрий! Светозара ухватилась за эту мысль. Только Дмитрий… Как же это она сразу не додумалась до этого!
— Дмитрий! Он будет посаженым отцом!
— Может не согласиться, — выразил сомнение Теодосий.
— Для меня он все сделает! — быстро отрезала Светозара.
В этом восклицании проявилась привередливая, но почитаемая своим мужем жена.
— Попрошу — и согласится.
Что оставалось делать Теодосию, как не лететь стрелой к Иванке с радостным известием!
Иванко не мог спокойно сидеть и начал ходить по клети. Долго нет Теодосия. Неужели не дала согласия Светозара и куда-нибудь отправит Роксану? Или так долго уговаривает ее Теодосий? А может, прогнала. Вспомнил он, сколько преград стояло у них на пути. Не идет к бедняку счастье, обходит десятой дорогой. Иванко сжал кулаки: сколько горя пережил, сколько несчастий причинили эти бояре!
Где Роксана сейчас? О чем она думает? Захотелось увидеть ее, утешить.
Теодосий не вошел, а влетел в дверь, помчался к Иванке, отталкивая ногами скамейки, стоявшие на пути.
— Иванко! — загремел он. — Ставь бочку меду для своего свата! — И ухватил его своими цепкими руками, стиснув так, что Иванко еле вырвался.
— Пусти, медведь, задушишь!
— Задушу! — разошелся Теодосий. — Задушу! — И, схватив снова Иванку, поднял его и закружил вокруг себя.
— Пусти! — упрашивал, его Иванко.
— Вот послушай! — посадил его на скамейку Теодосий. — Не так, как у людей бывает, не такое сватовство у тебя. Но ничего не поделаешь. Беги не против ветра, а с попутным ветром — будет легче. Очень печально, что родителей нет рядом. А что делать! Пошел бы я сейчас к Твердохлебу и Твердохлебихе, а пришлось к боярыне идти. Уговорил ее, послушала меня. Но, Иванко, свадьба у нас будет настоящая, и отец будет, и мать. Сказала Светозара, что будет посаженой матерью, а Дмитрий — отцом.
— Нет же Дмитрия. Может, он и не захочет.
— Не сомневайся, отроче, твое не уйдет, как говорил игумен наш. Такие слова молвила Светозара, что я поверил. А Дмитрий так любит свою жену, что не посмеет ей отказать. Вот если бы тебя попросила Роксана сделать хорошее, разве б ты не захотел? Эх, Иванко! Ну и свадьба же будет! — Теодосий радовался так, будто женился не Иванко, а он сам. — Вот гулять будем! — Он выкрикнул это с искренней радостью, ему всегда приятно было сделать что-нибудь доброе для своих близких друзей, для этого он не жалел ничего.
Наступали сумерки, Теодосий и Иванко сидели в полутемной клети.
— Теодосий, я побегу к Роксане!
— Беги, беги, Иванко!
— А ты что, здесь останешься?
— Я спать лягу, устал за день, да и ночью мало спал. Иди, иди, Иванко, к своей голубке!
Простившись с другом, Иванко выскочил из клети.
Если бы он мог заглянуть к Теодосию в душу, он ужаснулся бы от той печали, которая охватила Теодосия.
Теодосий никуда не хотел идти. Радость Иванки разбередила в его сердце давнишние раны. Он не завидовал другу, нет. Только эта радость напомнила ему о его тяжелой жизни, о скитаниях.
Не раздеваясь, Теодосий упал на постель и закрыл глаза. Поплыли воспоминания… И он любил свою Федору, вот так же летел к ней, как Иванко к Роксане. Свадьба у них была бедной-пребедной, но зато они были богаты горячей любовью друг к другу. Сколько вечеров провели они вдвоем в своей убогой клети! Лежали и разговаривали. Мечтали о том, как вырастет сынок Руслан. Куцее смердовское счастье, такое маленькое, придавленное тяжелой холопской жизнью. И никуда от этой жизни не убежишь. Лови это счастье, держи его! Чудится Теодосию, что он и сейчас слышит горячий шепот Федоры: «Растет наш Русланчик!..»
В Переяславском княжестве над Днепром родился и вырос Теодосий. И отец, и дед его были смердами, и он бы до сих пор сидел, там на горемычном дедовском клочке земли, но во время междоусобных княжеских войн было дотла сожжено поселение, в котором жил Теодосий. Князья грызлись между собой, а что для них смерды? Радовался тот князь, которому удавалось причинить неприятность своему недругу — разрушить принадлежащее ему поселение, сжечь его. И не думали они о смердах, ибо смерд был для них всего лишь бессловесным хлопом. Тогда и погибла Федора с сыном — она сгорела ночью в пылающей хате. Все смерды бросились спасать свое добро, храбро бились с половцами, приведенными враждующим князем, да только не устояли; те, что уцелели, отошли к Днепру, а когда возвратились, никого из родных не нашли. А куда податься? Тут же, на пепелище, и поселились снова. Пошел Теодосий к боярину, попросил у него рало да борону и стал закупом. Горько плакал Теодосий, тосковал по Федоре и сыну, не хотел ничего делать. Но боярин начал наседать, ругал, что Теодосий плохо работает. Бросил он все и ушел в Киев, стал изгоем — неприкаянным человеком без роду без племени; в монастыре монахом был — там измывались над ним не меньше, чем бояре. Монах монаху рознь. Работным человеком был Теодосий, хлопом. Он ничего не принес в монастырь, кроме своих рук. Зажиточные монахи из бояр и купцов, те, что серебро да злато пожертвовали в обитель, по кельям души свои спасали. Но в монастыре не только одни бездельники-тунеядцы сидели. Было много и работящих монахов. Они землю пахали, лес рубили, за скотом ухаживали. А те, что в монастырских школах грамоту одолели, за другое полезное дело брались — книги переписывали; были и такие умельцы, которые иконы писали, монастырские строения своими руками возводили. Подружился Теодосий с этими простыми, трудолюбивыми людьми, но его гордая душа не могла мириться с неправдой, царившей вокруг. Здесь спина у него болела еще сильнее, чем у боярина. Очень злой был игумен, так и рыскал всюду, и тиуны монастырские помогали ему, утесняли работных монахов. Лес рубят — не так, мало. Привезут дерево во двор — опять не так, прицепится игумен: кору плохо очищают, хворост нехорошо сложили, много съели, а мало сделали… Вроде и отдохнуть можно на тихом монастырском подворье — упасть и полежать после тяжких трудов, но игумен где угодно найдет, привяжется, нудным своим голосом душу выворачивает, словно шашель дерево точит, заставляет бить поклоны за выдуманные им грехи.