— Мама! А мои стрелы все в цель попали!
Светозара подошла к сыну, прижала его к себе, поцеловала в высокий лоб. Не скрылась от Даниила материнская гордость, и он позавидовал в это мгновение Любосвету, наблюдая за движениями Светозары. Любосвет рос незаметно для всех родных и знакомых, и никто не замечал, как он тянулся, словно молодой дубок. У взрослых не было времени следить за ребенком — годы проходили в бурях, невзгодах, крамолах и несчастьях. Светозара пестовала сына, вся отдавалась уходу за ним. Скоро девять лет Любосвету, кудрями плеча материнского касается.
— Были мы с сыном, — заговорил Дмитрий, — у стен на стрельбище. Помнишь, как когда-то и ты стрелы пускал? И сын мой теперь то же делает, воином растет. Учу его, чтобы не краснеть перед дружинниками. Скажут: «Отец тысяцкий, а сын лука в руках держать не умеет».
— А я уже держу, — похвалился Любосвет.
Даниил смотрел на мальчика. Он вспомнил свои недавние детские годы, и ему захотелось оказаться на его месте. Счастливец Любосвет: отец обучает его ратной науке, из отцовских рук он впервые брал лук, руки отца и меч впервые ему подадут. А Даниил не помнит своего отца. Силился представить, как отец держал его на руках, прощаясь, пугал бородой во сне. Не запечатлелся в памяти образ отца, и он мысленно дорисовывал его. Длинными вечерами, когда Мирослав, не закончив рассказа, смежал глаза, Даниил не спал, а старался восстановить в мыслях образ отца. Вот отец на коне, вокруг дружинники, а отец заботливо спрашивает: «А Данилко где?» Так стремился, так пламенно хотел Даниил хотя бы в воображении создать, воскресить желанную отцовскую ласку…
— Расти счастливым, — погладил он по голове мальчика.
Даниил надел шелом, попрощался со Светозарой и Любосветом.
— Ты, Дмитрий, ко мне приходи, в гридницу. За Мирославом я послал дружинника, да и Василия и Семена зову к себе, Демьян будет и еще двое бояр. Сидим мы тут, в городе Владимире, будто в западне. До каких же пор сидеть? И мечи наши заржавеют. Забудем, как и воевать надо.
Боярин Филипп убавил шаг. Он заметил, как от ворот к гриднице торопился тысяцкий Демьян, тяжело переводя дух, — Демьян был толстый, неповоротливый. Филипп низко поклонился ему.
— Будь счастлив, тысяцкий.
— И тебе много счастья желаю! — скороговоркой ответил Демьян и уже хотел было сделать последний шаг к порогу, но Филипп потянул его назад за рукав.
— Еще не все пришли, подожди. — Он показал глазами на скамейку под густолистой яблоней.
Демьян сел, рядом с ним примостился и Филипп.
— Тяжело дышать, Демьян? — сочувственно спросил Филипп.
— Тяжело… давит вот здесь, — показал Демьян на грудь.
— Лечец один есть, нашел я, может, и тебе чем поможет.
— Пробовал уже, много их было, всякие настойки пил, а дышать не могу. Ни один не помог.
— А этот поможет.
— Спасибо, Филипп! — искренне поблагодарил Демьян приятеля и поднялся, чтобы идти.
— Куда? Подожди. «Спасибо»! Не за что благодарить… Для чего Даниил собирает нас?
Демьян посмотрел удивленно.
— Чего ты удивляешься? Мне интересно, для чего собирает, — тихо произнес Филипп.
— Он сам скажет.
— В поход собирается?
— Да что тебе? Скажет — в поход, так и пойдем в поход.
— Пойдешь? — В голосе Филиппа послышалось сомнение.
— Ну и пойдем!
— Не все скажет Даниил. Вдвоем с Мирославом тайно замышляют. Может, ты что слышал?
Демьян рассердился:
— Отойди от греха, не лезь! Не подслушиваю я…
— Грех? — ехидно улыбнулся Филипп. — А ты уже согрешил, не отвертишься.
— Что? Что? — испуганно спросил Демьян, оглядываясь.
— О Романе забыл? Не помнишь, как ночью ножом в грудь ударил? Не знал, что он латы никогда не снимает. Нож скользнул, а ты… хе-хе-хе… — разразился мелким смехом Филипп, — а ты убежал. И Роман свирепствовал, разыскивая ночного татя. Задавил бы тебя, как муху… А я спас.
— Ты?! — быстро замигал Демьян, пораженный словами Филиппа.
— Я! А то кто же! Я шепнул Роману, что руку на него поднял Шумилович. Нужно было убрать слюнтяя, а то он начал пакостить нам… И растерзал его Роман.
Демьян сидел как на огне. Как перетрусил он тогда! Недолюбливал он Романа, как и все именитые галицкие бояре. Сколько их казнил Роман! После того ночного случая зарекся Демьян выступать против Романа, переметнулся на его сторону. Думал, что все уже забылось. Теперь сыну его Даниилу помогал, ни в чем не противился.
— Тысяцким тебя Данило поставил. Хорошо! С нами будешь.
От страха Демьян задрожал, мороз побежал у него по коже. Снова темные дела! А они ему уже осточертели, хотелось спокойно с одними идти — с Даниилом и Мирославом.