Так долго ходил Иванко по Новгороду, что и ноги отказывались носить. Чувствовал он себя здесь как дома. Откуда и приятели взялись! Будто сызмальства с ними рос, зовут к себе в гости; одни тянут завтракать, другие — обедать, а вечером хоть разорвись на части — и сюда, и туда надо идти мед пить.
— У нас не столько денег, сколько у купцов да бояр, но душа у нас к родным щедрая, на мед как-нибудь наскребем, не обедняем, — говорили Иванке его новые приятели.
Подружились они с ним сразу, с первой встречи, — по душе пришелся им веселый галичанин-кузнец: был он такой же, как и они, работящий человек. А еще больше укрепилось их расположение к нему после того, как Иванко стал к наковальне в кузнице Якуна и на деле показал, какой он мастак в кузнечном деле.
Поглядеть на умельство Иванки собралось много кузнецов. Хозяин кузницы уже и не рад был, что вчера, когда пили мед, перехватил лишку и заспорил с Иванкой: кто из них лучший меч выкует. При споре были свидетели — они и разнесли слух, что галичанин будет меч ковать.
— Куда вы лезете? — горячился Якун. — Места нет. У меня же двор маленький.
Правду сказать, покрикивал он больше для виду, а в душе доволен был, что люди собрались по такому случаю. Видно, никогда еще так не волновался Иванко. Как же, такие почтенные судьи пришли! Вон сидит длинноусый, с загорелым лицом старейший новгородский кузнец. Наклоняется Якун к галичанину-соседу и шепчет:
— Сей длинноусый такие мечи кует, что воеводы ссорятся из-за них, каждый хочет получить меч его работы.
Люди сидят вокруг — и прямо на земле, и на деревянных бревнах. Дверь в кузницу открыта, хоть и немного, а все же будет и им видно, а достойнейшие тут же, в кузнице.
В голове Иванки мелькнула предательская мысль: «Почто похвастался? А вдруг не выйдет?» Но он отогнал ее, даже рукой помахал над головой, словно отгоняя назойливую муху. Подошел, взял в руки кричу. Мельком взглянул — железо доброе, тягучим будет в ковке. А хозяин слукавил, не дал готовой длинной полосы, из нее можно было бы быстрее сделать. Видно, нарочно подсунули этот кусок, чтобы испытать гостя.
Иванко оглянулся — хозяин стоит у порога, наклонился к длинноусому. У меха стоит помощник Иванки. Еле удержался Иванко от улыбки. Вот молодцы! Ну и помощник! Здоровенный детина с крепкими, длинными руками. Этот как ударит молотом — наковальню в землю вгонит.
Что сделать, чтобы не жгло в груди, чтобы не дрожали руки и ноги? И все же не корил себя Иванко, что дал вчера согласие: пусть посмотрят, как умеют галичане оружие делать! Эх, если бы отец тут был! А руки все-таки дрожат. Иванко выжидает еще мгновение, сжимает правую руку в кулак, потом берет кричу и несет к горну, подсовывает ее длинными клещами к ослепительному огню. Помощник помает жару — так нажимает на рукоять, что мех раздувается со свистом. Глаза Иванки встретились с глазами помощника, и Иванко с радостью заметил, как тот подбадривающе подмигнул ему: ничего, мол, не бойся, я помогу.
Пока парень нагревает кричу, Иванко берет с полки длинные стальные прутья и, волнуясь, перекладывает их на другое место. Но все его внимание — у горна. Помощник не спускает глаз с Иванки, ждет: как только тот махнет рукой, схватит кричу большими клещами и положит на наковальню. Иванко пробует один молот — легковат, не годится, тут нужен потяжелее. И он выбирает молот с удобной ручкой.
— Держи! — приказывает он помощнику.
Сказано будто и резко, неприветливо, но это для других, а помощник слышит в этих словах просьбу товарища: «Не подведи меня, помоги».
Длинноусый что-то шепчет Якуну. Они зорко следят за гостем. Иванко хоть и не смотрит на них — он вообще ничего не видит, кроме раскаленного железного куска, — но чувствует, что за каждым его движением следят, не отрывая глаз. Только бы не осрамиться, только бы не упустить миг, когда железо будет готово! В одно мгновение Иванко вспоминает все, что говорил ему отец о нагревании железа на огне, об умении вовремя увидеть золотисто-красный блеск, когда железо словно бы само просит: «Бери меня из горна!» Как много значит для кузнеца своевременно выхватить раскаленный железный кусок! Иванко догадывается, что именно за этим и следят. Очень легко прозевать: упустишь момент — перегреется, переварится железо, и ковать его уже невозможно, станет оно хрупким, ломким. Плохо, когда и недогреешь. Попробуй тогда его ковать! Такое железо отец называл сырым.