Мне приятно было адресовать ей аттестат, грошовая сумма, но все же.
ЗАГС на Чайковского был закрыт, ушли в бомбоубежище. В ЗАГС на Владимирском попал снаряд. Направились на площадь Стачек. Мы готовы были ходить из ЗАГСа в ЗАГС, регистрироваться дважды, трижды, ждать на ступеньках… Наконец мы добились своего, она получила штамп в паспорте, в мою солдатскую книжку штампа не полагалось. <…>
Новость о моей женитьбе дома приняли прохладно. Мать считала, что ее сын заслуживает куда большего. Трудно сказать, что она имела в виду, может, художницу, может, актрису, дочь ученого, генерала. Ни профессия, ни происхождение — отец Риммин — совслужащий, мать — учительница музыки, воронежские провинциалы — это ее не устраивало. И сама Римма — кто она — инженер-плановик из МХ-3. Особенно ее раздражало это «три», третий механический. Внешность самая заурядная, обкрутила, вцепилась: такой парень, конечно, для провинциалки завидная партия…»
«Эшелон наш был переполнен. Июль 1941 года. Был ли он обеспечен защитой от авиации, прикрытием, хотя бы маскировкой — не знаю. Мы ехали на фронт. Кировский полк 1 ДНО (Дивизия народного ополчения). Пели песни, играли в карты. Выпивали, многие захватили с собою. Были бутерброды домашние, курицы жареные, огурцы. Словно на пикник собрались, как-то не думалось, что едем воевать без оружия. У меня была бутылка с зажигательной смесью. Потом их почему-то назвали «коктейль Молотова». Было в роте несколько учебных винтовок. И все. Оказалось, настоящих винтовок для ополчения нет. Гранат нет. Дали на полк пулеметы, станковые и ручные, а сколько — не знаю.
Винтовки и патроны появились по ходу боев. Подвозили их, что ли? С первых же бомбежек пыл наш сменился злостью. Мы шли воевать, но воевать было нечем. «Грудью отстоим Ленинград!» Так и получилось — грудью. Александр Матросов совершил подвиг. Закрыл собою пулемет. Вероятно, так и было. А чего оставалось, когда они строчат из пулеметов, а наши сорокапятки не могут заткнуть их, не могут выбить их, не могут остановить их танки. В геройствах тех дней было отчаяние, от безысходности, хоть бы гранаты противотанковые, хоть бы иметь бронебойные пули, хоть бы ружья противотанковые. Все это появилось позже, позже, а весь июль мы то драпали, то отступали, «отходили на запасные позиции», оставляя горы трупов.
Среди хаоса, позора поражений 1941 года выделяется трагедия Дивизии народного ополчения. С первых дней войны тысячи ленинградских рабочих, учителей, инженеров, студентов пошли в ополчение. Их ничему не успели обучить. Безоружные, они врукопашную противостояли мотопехоте, бросались под танки. На всем пути нашего отступления была и паника, и бегство, но все же ополчение сумело задержать наступление танковых колонн Манштейна к Ленинграду. Ценой чудовищных потерь планы немецкого командования были сорваны. Не противотанковые рвы, не доты укрепрайонов останавливали противника, а ярость, отчаяние, безвыходность.
Первые недели войны пропахли дымом пожарищ, вонью тола. Разбитые деревни, бегущее пламя горящих полей. Я не могу осуждать тех, кто прятался в лесах, спасался самострелами, даже тех, кто сдавался в плен. За что их осуждать, за что — присягу нарушили? Не они присягу нарушили, нарушили те, кто подставили нас под огонь, кто уступил наше небо «юнкерсам», нашу землю немецким танкам».
1-я ленинградская дивизия народного ополчения комплектовалась в основном из трудящихся Нарвской заставы. На крупнейшем предприятии района — Кировском заводе — уже в первые дни войны было подано свыше 15 тыс. заявлений о зачислении в дивизию народного ополчения. Дивизия состояла из трех стрелковых и одного артиллерийского полков, разведывательного батальона, батальона связи. Сформированной дивизии было торжественно вручено боевое Красное знамя Кировского завода.
Прибыв 11 июля 1941-го на станцию Батецкая, дивизия заняла оборону на одном из участков Лужского рубежа и вскоре вступила в кровопролитные бои».
«10 июля (19-й день войны).
Поздней ночью из Ленинграда на Лужскую укрепленную позицию стала поэшелонно убывать 1-я (Кировская) дивизия народного ополчения. Ее формировали из трудящихся Кировского и Дзержинского районов, насчитывала она в своих рядах 12 102 бойца и командира, в том числе 2273 коммуниста и комсомольца. Командир дивизии — комбриг В. А. Малинников, его заместитель по политчасти — полковой комиссар П. А. Иванов.
11 июля (20-й день войны).
Во время выгрузки подразделений 1-й ДНО на станции Батецкая начался массированный налет фашистской авиации. На станционных путях загорелся вагон с боеприпасами. Группа ополченцев во главе с воентехником 1-го ранга Н. Н. Сафроновым, работником Кировского завода, бросилась расцеплять вагоны, чтобы уберечь станцию от взрыва. Станцию удалось спасти, но Сафронов погиб. Его похоронили в пристанционном сквере. Это была первая боевая потеря Ленинградского ополчения. К исходу дня, совершив большой пеший переход, первый полк 1-й ДНО достиг населенного пункта Глухой Бережок и занял оборону в полукилометре от станции Передольская, вдоль шоссейной дороги».
«Потемневшие от пота гимнастерки, скатки через плечо, синие диагоналевые брюки, неумело накрученные обмотки. Брезентовые поясные ремни, отягощенные подсумками, саперными лопатками, котелками, флягами. И такие же новенькие брезентовые ремни у видавших виды винтовок и карабинов, с которых еще не стерта цейхгаузная смазка, — оружие выдали ополченцам перед самой посадкой в эшелоны. В последний раз из этих винтовок стреляли, наверное, в дни обороны Питера от Юденича или при кронштадтском штурме… Многие винтовки без штыков, а некоторые и без ремней, — бойцы несут их в руках. Лишь два человека в дивизии — заместитель комдива и командир одного из полков — вооружены автоматами. Идут сталевары и фрезеровщики, мастера и начальники участков, партийные и комсомольские работники, студенты, ремесленники, ученые. Многие прихрамывают: грубыми неразношенными ботинками до крови натерты ноги… Самоотверженно шагают девушки с тяжелыми санитарными сумками. Выделяются своей выправкой командиры запаса — участники гражданской войны и войны с белофиннами. Большинство же ополченцев никогда не воевало, многие даже не служили на действительной, — в лучшем случае проходили краткосрочные лагерные сборы. Боевая подготовка дивизии перед отправкой на фронт не продолжалась и недели».
«Через два дня эшелон прибыл на станцию Батецкая, это километров полтораста от Ленинграда. Ополченцы стали выгружаться, и тут на нас налетела немецкая авиация. Сколько было этих штурмовиков, не знаю. Для меня небо потемнело от самолетов. Чистое, летнее, теплое, оно загудело, задрожало, звук нарастал. Черные летящие тени покрыли нас. Я скатился с насыпи, бросился под ближний куст, лег ничком, голову сунул в заросли. Упала первая бомба, вздрогнула земля, потом бомбы посыпались кучно, взрывы сливались в грохот, все тряслось. Самолеты пикировали, один за другим заходили на цель. А целью был я. Они все старались попасть в меня, они неслись к земле на меня, так что горячий воздух пропеллеров шевелил мои волосы.
Самолеты выли, бомбы, падая, завывали еще истошнее. Их вопль ввинчивался в мозг, проникал в грудь, в живот, разворачивал внутренности. Злобный крик летящих бомб заполнял все пространства, не оставляя места воплю. Вой не прерывался, он вытягивал из меня все чувства, и ни о чем нельзя было думать. Ужас поглотил меня целиком… Я молился. Я не знал ни одной молитвы. Я никогда не верил в Бога, знал всем своим новеньким высшим образованием, всей астрономией, дивными законами физики, что Бога нет, и тем не менее я молился.