— Я не оракул, и не при власти. Я распрощался с властью, когда кончилось мое членство в Совете народных депутатов СССР. Тогда лавина художников, режиссеров и писателей была вовлечена в политику и власть самим временем. Мы работали в Совете народных депутатов с Алесем Адамовичем, Борисом Васильевым, Евгением Евтушенко… Сейчас действительно так случилось, что власть во мне… заинтересована, что ли. Моя точка зрения иногда принимается во внимание, возможно, как раз потому, что я от сильных мира всегда дистанцировался — этим не отравлен. Во всяком случае, надеюсь. И я использую этот интерес, иногда, не часто, выступая с разных трибун, чтобы кого-то защитить, кого-то убедить. После чего вновь отхожу на должную дистанцию. Меня это не тяготит, тем более что любовь власти не навязчива.
— А если вам что-то не нравится в действиях власти?
— Тогда я говорю об этом. Так, в частности, закончились мои отношения с бывшим губернатором Петербурга, нынешним вице-премьером Владимиром Яковлевым. Мне категорически не нравились некоторые аспекты его деятельности — от установки этих бездарных памятничков по всему городу и заигрывания с Церетели до ситуации с блокадниками, о которых так много популистски говорили, но ничего не сделали. По поводу блокадников я устроил просто скандал. Ну, хватит перечислять, а то какой-то список заслуг получается…»
«После продолжительной болезни скончалась супруга известного писателя, почетного гражданина Санкт-Петербурга Д. А. Гранина Римма Михайловна Майорова».
«Смерть жены после многолетнего брака — это потрясение. Сметаются все устои, все привычки. Прежде всего обнаруживается пустота. Пустое место за ужином. Кресло, где она сидела — пустое. Ни в одной комнате ее нет. По привычке торопился домой, она там одна-одинешенька, ждет. Вошел, понимание, что никто не ждет. Несу домой новость, не терпится рассказать, никого нет. Каждый раз забываю, что ее нет.
Платяной шкаф. Там всегда было тесно от ее кофточек, блузок, юбок. Мы их раздали. Покачиваются пустые плечики. Мне надо узнать, когда к нам приезжал Роберт Фрост, какие стихи он читал. Спросить не у кого, она была единственная, кто помнил. Все больше и больше вещей, которые она знала, а я не знаю, не помню и уже не узнать».
«Вдруг я обнаружил, что моя дочь куда умнее меня, куда более толкова, дальновидна. Наверное, это уже было давно, не замечал, потому как привык считать ее маленькой. Со школьных лет она стала бороться за свою личность. Ей не нравилось, что ее считали дочерью известного писателя. Учительница (дура) сказала ей: «Что ты себе позволяешь, а еще дочь инженера человеческих душ». Она выбиралась из моей тени разными способами. Например — не читала моих книг. Никогда не обсуждала со мной мои статьи, выступления. Это не было отчуждением. Чуть что — она яростно защищала меня, в ее любви я не сомневался, но ей надо было стать Мариной Герман, потом Мариной Чернышевой, иметь свою, отдельную репутацию, свой облик. Всего добивалась своими силами, своим умом. Показывала себе, мне и всем, чего она сама стоит. Моим именем старалась не пользоваться. Узнавали, что она дочь Гранина, случайно. Не от нее. Наверное, я не столько помогал ей, сколько мешал, но она никогда не жаловалась. Примерно тот же путь прошел и внук. Мы понятия не имеем, как тяжело нашим детям добывать себя».
«Уважаемый Даниил Александрович!
Спасибо за выступление в «С.-Петербургских ведомостях». Ваш голос прорвался сквозь оголтелый одобрительный визг, под который уничтожают наше поколение. Я не блокадница, не участница, не «жительница», я просто ветеран труда, уроженка Петербурга, отдавшая этому городу 44 года работы, все силы, знанья, здоровье. Не буду отнимать Ваше время подробностями моей биографии. Коротко: родители-врачи, война, мобилизованы, дети эвакуированы с детским домом, найдены матерью в Свердловской области, после войны — полуголодное детство, коммуналка. При этом: школа с медалью, абонементы в Эрмитаж на нищенские родительские зарплаты участковых врачей, галерка в театре, хоры в филармонии, серьезный вуз. Затем: инженер высшей категории, 38 лет в приборостроении, трудовая книжка — полная благодарностей. Сейчас: старость, нездоровье и… монетизация, так сказать, заключительный аккорд. Целое поколение «кинули», как сейчас выражается не только шпана, но и представители власти. 9 поездок по городу в месяц и угроза расстаться с телефоном, плату за который бесконечно повышают. Общение сводится на нет, нам предназначено гетто — изобретение фашизма применяется демократической властью весьма успешно, только у них гетто служило для других народов, а у нас — для своего.
10 рублей выделяется ветерану труда в месяц для оплаты пригородных поездок — только до крематория, в одну сторону. Одна поездка на участок 6 соток, выделенных на болоте и превращенных собственными усилиями в мини-огород, обходится в 110 руб. Выход один: расставаться, хотя многим этот участок помогает выживать. На этой неделе возвращаюсь на автобусе из пригорода, большая часть пассажиров — мои ровесники, с тележками, сумками, рюкзаками, тянут на себе… Разговор на одну тему — монетизация, обман, безнадежность. Самое страшное: «столько пережили, страдали, спасали город. Наверное, зря». Как нужно обидеть, оскорбить, унизить терпеливое, добросовестное, доброе поколение, чтобы оно пришло к такому выводу. Наплевали нам в морщины, а потом подтерли десятью рублями.
Месяц назад моя подруга уехала в Германию, хочет дожить прилично, по ее словам. Сказала: «Хуже, чем здесь, не будет никогда». Спасаться от благодеяний демократической власти она ринулась в страну, которую с боями прошел ее отец-генерал.
Может быть, и Зубру не стоило возвращаться?
Суровых Кира Яковлевна,
1937 г. р., петербурженка».
«— Богатая интеллигенция — это странное понятие. Это совершенно нерусское понятие. Интеллигентность включает понятие совести, каких-то духовных ценностей. XX век прежде всего дал нам двух человек, которые являются предметом гордости нашей интеллигенции, — это Сахаров и Лихачев. Я был знаком с ними обоими. Как жил Сахаров и как жил Лихачев? Не могу сказать бедно, это неправильно, но очень скромно. Я думаю, это была принципиальная скромность. Они не хотели позволить себе жить богато. Потому что это неприлично. Я не хочу никого осуждать. Но считаю, что если человек использует свое богатство для того, чтобы преподносить президенту катер, то он должен подумать о том, что есть более насущные вещи, которые человек должен оставить после себя или на что он должен употребить деньги. Построить больницу, приют для беспризорных ребят — без конца тут можно перечислять. Вот на Западе, при его «бездуховности», люди выступают с конкретными вещами, например, против противопехотных мин. Это конкретно. И этим можно заниматься. Для меня это более понятно, чем «создание гражданского общества».
— Должен ли интеллигент сотрудничать с властью или все же его роль — всегда быть в оппозиции?
— Нет, я не считаю, что в любом случае надо быть в оппозиции. Есть разумные вещи, которые делает власть. В этом надо с ней сотрудничать. Когда власть хочет строить дороги — ну и слава богу.
— Какие-то пределы — чем можно поступиться, а чем нельзя — все же существуют?
— Человек не может жить бескомпромиссно. Мера — это совесть, понятие очень туманное, может быть, расплывчатое, но тем не менее единственное. Есть совесть обостренная, есть приглушенная».