К сожалению, наша жизнь в течение многих лет была заполнена обещаниями. Да и сейчас такой остается. Все правители у нас — футуристы. Любят говорить о благоденствии в грядущем. Но не очень-то любят вспоминать потом, что они не выполнили из обещанного. Так что настоящее их не интересует — только будущее, в котором располагаются все прелести, не состоявшиеся в нашей сегодняшней жизни. При этом оно, будущее, в их обещаниях всегда оказывается более правильным, гуманным, человечным.
И вот вы меня приглашаете опять в будущее, о котором можно наговорить все, что вам хочется. И мне хочется. И нашим правителям. Словом — хочется всем. А жизнь меня учит: не надо в своем самоуспокоении опираться на него, на будущее. Не надо тем более искать утешение — что еще труднее — в прошлом. Надо иметь мужество опираться на настоящее.
…Я сам в сорок первом пошел добровольцем в народное ополчение. Провел всю войну с первых ее месяцев почти до самой Победы на передовой. За то, как вел себя на фронте, не стыдно перед своей совестью. Но сегодня… Действительно непонятно, за что сегодня воевать, что защищать. Нет для этого объединяющей идеи, цели. Идеи защиты Отечества нет.
В СМИ называется цифра: в последние годы страну покинул 1 миллион 300 тысяч ученых и инженеров. Положим, надо еще выяснить, какая часть из них навеки разочаровалась в родине, а какая уехала с надеждой вернуться, когда полегчает и в стране, и в их частной жизни. Куда более репрезентативны данные «срезов» Левада-центра: 28 процентов опрошенных молодых горожан ответили, что хотели бы уехать из России навсегда.
Но в обоих случаях — вопрос: почему? По разным, конечно, причинам. Однако не последняя из них: потому что патриотизму у нас нечем сегодня питаться. Слишком много сделано в последние годы для выхолащивания подлинного патриотизма из умов, из душ молодых. Отняли даже возможность глубоко изучать в школах отечественную литературу. Мы плохо, гораздо хуже, чем молодое поколение 1941 года, знаем свою поэзию, музыку, живопись. Даже песни поем старые, советские — равноценных нет.
Совершенно отвратителен, постыден и уж, конечно, не располагает к патриотизму контраст между тем, как живут наши У1Ры и обыкновенные люди».
«Мы отказались от труда, избавились от трудовой жизни. Перешли на так называемую рыночную экономику, где главное — не сделать, не изготовить, а исхитриться продать. А продать — это почти то же стало, что всучить. Я еще в первые свои приезды за границу заметил, что заграничный рынок блистает упаковкой. Красотой упаковки. При этой системе ты не знаешь, что тебе всучивают. И вот эта «всучка» совершенно искажает стоимость труда…
И еще одно: разве сегодня мы готовим людей труда? Мы готовим школьников для поступления в институт. Не для того, чтобы они получили специальность, профессию, а для того, чтобы получили высшее образование. А систему профессионального образования — ФЗУ, ремесленные училища, техникумы — мы ликвидировали. И что получается? Человек, может быть, не хочет быть инженером, ну не хочет — и все! Он хочет быть мастером, ему нравится работать руками, а не за компьютером сидеть! А ему заявляют: мало ли что тебе нравится, нет, ты давай иди в институт. Работать руками несовременно, а вот суперкомпьютеры, Интернет, информатика — это современно! Человеку, предположим, нравится ковыряться в металле, в дереве, он хочет строгать, сверлить, какую-то машинку делать или неполадки исправлять. Но ему говорят: нам такие не нужны…
Я слишком давно ушел с завода (до войны работал на Кировском заводе, а после — в Ленэнерго) и, может быть, какие-то процессы сегодняшние неправильно оцениваю. Скажу одно: удовольствие и полноту ощущения физического труда у сегодняшнего человека отняли. А как может складываться личность человека — творца и созидателя, — если он лишен творческого труда? Ведь если руки ни при чем, то и голова не работает. В мое время люди имели возможность выбрать себе профессию, сменить ее. Нас три-четыре года обучали, но у нас была профессия в руках, а мы были хозяева своих рук. А какой я хозяин при компьютере, какой создатель? Машина сама стала основным создателем».
«— Вы сказали, что были атеистом. Изменилось ли это?
— Ты про Бога? Нарушаешь частное пространство?! Вопрос интимный. Но я отвечу. Я давно наслаждаюсь невероятной разумностью и красотой мироустройства. Мир устроен с такой неисчерпаемой гармонией, что я не могу себе представить, что это только благодаря Дарвину. Я много писал об ученых, рациональных, высокоорганизованных естествоиспытателях. Тимофеев-Ресовский верил в Бога и на вопрос, откуда произошел человек, отвечал: это не нашего ума дело! Павел Светлов, известный эмбриолог, был убежден, что когда в эмбрион, будто ее вдохнули, входит душа, происходит чудо. Цитолог Александров мне говорил: да, у человека есть душа, но душа еще есть и у клетки! Все они начинали сомневаться в своих знаниях, когда доходило до непознаваемого. А Бог — в сфере непознаваемого».
«Мораль в обществе зависит от политики власти. Сейчас она ориентирована на барыш. Барыш в больнице, в школе, в суде. Куда ни ткнись — всюду царит рубль. И это на фоне огромной, мучительной разницы между бедными и богатыми. При таком режиме невозможно оставаться честным человеком: его выталкивают из жизни, особенно наверху. Система отторгает само понятие честности. Как так: все берут взятки, а он отказывается! Все воруют, а он нет?!
Вот вы говорите: нельзя навязать… Но алчность и цинизм нам никто не навязывал. Олигархи, вспоминая о приватизации, говорят: «Мы очутились в нужное время в нужном месте, и поэтому нам повезло». А я вот не смог. И подавляющее большинство наших людей тоже. Успели только очень немногие. Это что, их заслуга? Результат их трудовых усилий или того, что они изобрели что-то полезное для всех? Нет. Это ловкость, хищность, беззастенчивость, несоблюдение правил морали и заповедей… Нельзя рвать цепь времен. Существует преемственность жизни. А мы ее нарушили уже дважды: в 1917-м порвали с царской Россией, а в лихие 90-е — с советской жизнью, в которой было много плохого, но много и хорошего».
«Одна из самых волнующих гражданское общество тем — взаимоотношения художника и власти, интеллигента и власти. По Гранину, власть всегда плоха и всегда необходима. «Власть отвратительна, как руки брадобрея», — вспоминает он мандельштамовские строки в разговоре со мной. И поясняет: на заре нашего времени люди брились опасными бритвами. Чисто выбриться было непросто, и парикмахеры, стремясь добротно выполнить свою работу, вытягивали и оттопыривали щеки клиентов, иногда забираясь пальцами в рот страдальцам ради их же пользы. Естественно, было это неприятно. Но терпели.
А в разговоре с моими коллегами по Университету продолжает: власть бывает когда-то лучше, когда-то хуже. Но это врожденное свойство любой власти — быть неприятной. Вопрос только — как человеку себя с ней вести: «Гёте был тайным советником в Веймаре, при маленьком дворе. У Эккермана в «Разговорах с Гёте» есть замечательная сцена: идут Гёте и Бетховен, беседуют. Навстречу им императорская фамилия. Гёте отошел в сторону и поклонился, а Бетховен двинулся в самую гущу сановной толпы. Поведение Бетховена мне всегда было симпатичнее. Но у Гёте была своя правда. Он старался что-то сделать и многого добился. Так что у меня отношение к власти такое: с властью приходится считаться, власть иногда хочется и убеждать, и в чем-то поправлять. Это редко дает результаты, но все-таки иногда дает… Я не конфликтный человек, я писатель, а это главное. Либо надо конфликтовать, превратиться в диссидента, либо писать и работать. Но душа все-таки не может мириться с глупостями, безобразием, гадостями, с враньем, иногда душа возмущается».