Камнетесы замолчали надолго. Взошла луна, и в небе зажглись редкие звезды. Один из каменщиков спросил удивленно:
— Здесь и звезды не такие, как у нас. Эвон, крупные, а у нас небо словно просом усеяно.
— Ить верно приметил.
— В такую бы ночь да не на чужбине, а дома, с девкой на опушке миловаться.
Завздыхали. Кто-то закашлял надрывно, болезненно.
— Чего возалкал, забудь о том.
Вскорости караульные принялись загонять мастеровых в поруб, а Саватий, пока кашицу хлебал, по сторонам поглядывал, примерялся, коли бежать удастся, в какую сторону ему податься…
Редким гостем Олекса дома, все больше в дружине. То с поручением ушлют, то в карауле стоит либо в дозор ускачет. Да и мало ли еще какие заботы у княжьего воина.
Дарья попрекала:
— Что за муж, коли не токмо тело, образ забыла. Прежде хоть на ночевку появлялся, а ноне и спит чаще в дороге…
Марьюшка росла, уже первые шаги пробовала делать, Олекса посмеивался:
— Наша Марья скоро заневестится.
Но еще много воды унесет Москва-река и немало лет тому минет…
А в то самое время, когда в домике Дарьи и Олексы качалась в зыбке Марьюшка, в степной юрте мурзы Четы рос внук, и тоже Чета. Седьмую зиму встречал он. От лютых морозов с ветром укрывался теплыми овчинами, а весной с утра и до первых звезд проводил с табунщиками.
С высоты седла любовался Чета степью, пил ее чистый, настоянный на первых травах воздух и оттого рос здоровым и не знающим страха. Он мог с камчой в руке преследовать волчью стаю или нестись наперерез испуганному косяку.
Знал Чета — минет день, следующий будет подобен первому. И так до той поры, пока не станет он воином…
Все представлял себе маленький Чета: и как, занеся саблю, скачет на врага, и как горят покоренные города и молят о пощаде люди. Одного не ведал, что настанет час, когда судьба сведет его с урусской девицей Марьей…
И сказал князю Андрею боярин Ерема:
— Смирись, княже, не то ныне время, чтоб противу себя князей восстанавливать.
— К чему взываешь? — удивился великий князь. — Неужели слышу голос любимого боярина, советника?
— Затаись, княже, до поры, и твое время придет. Даст Тохта воинов, и ты с ними подомнешь удельников.
— Ныне не дал, отчего же вдругорядь пошлет?
— Как не даст, егда Даниил силу набирает. Хан такому князю завсегда на горло наступит. Только ты, княже, намекни, Москва-де ноне Коломну подмяла, Переяславль на себя приняла, а теперь князь Московский вокруг Можайска петли вьет. Ужли откажется Тохта осадить Даниилкину прыть?
Разговор этот князь и боярин вели сразу, как Ерема воротился из Новгорода.
Услышав приговор веча, князь взбеленился:
— У Новгорода память короткая, запамятовали, как я прошлым летом землицу карельскую им отвоевал? Ужо погодим, когда почнут их свей сызнова щипать, поклонятся мне. А в Орду отправимся зимой, по санному пути, враз после полюдья.
— Еще и снегом не запахло, а баскаки уже наизготове, прежде времени заявились.
— Хватка у них волчья. Особливо теперь, когда хан сбор дани на откуп отдал.
Ерема поддакнул:
— За баскаками не поспеешь. Князь со смерда десятину берет, а баскак — сколь загребет.
Князь Андрей Александрович по палате прошелся, у оконца постоял, послушал, как шумит дождь по тесовой крыше. Заметил, сокрушаясь:
— Зарядили, льют месяц целый.
— И похолодало.
— Пора печи топить.
— В лесу развезло, бабы и грибов не набрали.
— Ударят морозы, послать за ягодой.
— С мороза морошка сладка. Пироги знатные. А уж до чего наливка духмяна!
— Ты, боярин, скажи Акулине, в трапезную не пойду, пусть принесет молока.
Ерема ушел, а великий князь снова из угла в угол прошелся. Вспомнил княгиню Анастасию — и так на душе заболело. Отчего в монастырь подалась? Ужли в княжьих хоромах хуже, нежели в келье?
В палату вплыла сенная девка, поставила на стол ковш с топленым молоком. У князя Андрея на губах усмешка. Крутобедрая девка, словно налитая. Великий князь за грудь ее ущипнул:
— Сочна, сочна… От тя, ровно от печи, пышет, опаляешь.
Девка зарделась, хихикнула.
— Поди в опочивальню, постель изготовь.
Покачивая бедрами, девка удалилась, а князь, проводив ее, и сам вскорости отправился следом.
Как было, человек знает, но ведомо ли ему, что ждет его? В молодости мыслит — жизнь долгая, все успеется, ан оглянулся — старость на пороге…
И гадает человек, чем встретит его день грядущий…
Испокон веков человек, в ком вера сильна, убежден: как Бог пошлет, так тому и быть…