Не в этом ли его терпение?
Многострадален русский человек, многострадальна его земля. Ужли во гневе на нее Господь? За какие прегрешения испытывает? И молятся истово: прости нам вины наши.
Переяславцы землю свою чтут и холят. Она у них на урожаи щедрая, засухи редкие, а пашенные поля от ветров леса оберегают. Ляжет первый снег ровно, прикроет посев озимых, и до самой весны, словно под теплым одеялом, растут зеленя.
У посадника, боярина Игната, земли сразу же за городской стеной. Тут и деревни малые, починки в три-четыре избы. Смерды на земле посадника живут и пашню его обрабатывают.
Боярин наделил смердов землей, и за то десятую часть урожая они отдают посаднику. Оно бы все ничего, но из того, что остается смердам, баскаку плати, князь в полюдье заберет…
Нередко бегут смерды от баскаков и тиунов, находят где-нибудь в лесной глуши свободные земли, распахивают их и живут починками, пока не наскочит на них княжий или боярский тиун…
Управляющий посадника Игната ввалился в боярские хоромы, когда уже день на ночь перевалил. Громыхая сапогами по выскобленным половицам, прошагал в горницу, где отдыхал посадник.
Боярин удивленно поднял брови:
— Пошто язык вывалил, словно свора псов за тобой мчалась? Эвон, наследил сапожищами.
— Беда, боярин, с двух починок смерды сошли. Староста Андрей сказывал, останавливал их, но мужики связали его да еще бока намяли… Ужли перед полюдьем!
Посадник по столешнице кулаком громыхнул:
— Поутру сажай дворню на коней и скачи вдогон. Ежели не воротишь, шкуру спущу со старосты. Эко, от дани скрыться замыслили!..
В полночь полил дождь, а на самом рассвете сменился густым снегом. И когда с посадникова подворья выехал управляющий с холопами, снег валил стеной. Он слепил лицо, толстым мокрым слоем ложился на одежды, потеками стекал по конским крупам.
Осадив лошадь у лесной кромки, управляющий долго соображал, в какую сторону подались смерды, да, так и не решив, воротился на усадьбу…
К обеду непогода унялась, тучи разорвало и проглянуло солнце. С деревьев срывались крупные капли, мокрые ветки хлестали по лицам, но смерды все дальше и дальше уходили от прежних мест. Шли, размешивая лаптями опавшую листву и грязь, промокшие, ворчали, ждали привала. Но староста будто не слышал, он злился и на дождь, и на свою нерасторопность, что не увел смердов до ненастья, а теперь вот бредут они, выбиваясь из сил. Но останавливаться на отдых староста не решался: ну как управляющий едет вдогон?
Растянулись смерды. Бабы гнали скот, на коровьих рогах привязаны узлы с пожитками, мужики вели коней, навьюченных мешками с зерном, колесами от телег, осями, сохами…
Старосту догнал высокий старик в зипуне, но с непокрытой головой. Плешь и редкие седые волосы, мокрые от дождя, еще не успели высохнуть. Старик тронул старосту за плечо:
— Утихомирься, Андрей, гнев плохой советник, разум мутит.
— На себя злюсь. Запоздали.
— Народ морим, передохнуть надобно.
— Скажи люду, Захар, скоро конец пути, там и передохнем, обсушимся — и за дело. Я места давно приглядел, поляны под посевы, а неподалеку Волга… До снегов отсеяться надобно и жилье отрыть. Зиму перекоротаем в землянках, а ло весне избы срубим…
— Аль впервой? За свою жизнь, Андрей, я в четвертый раз переселяюсь, поле меняю. И на новом месте впряжемся, вытянем. Денно и нощно трудиться будем, а справимся. — Почесал лысину. — Пойду-тко, порадую народ.
Перед самым Покровом[99] ударил мороз, запушил землю. Приехал по первопутку в Переяславль князь Юрий, направлялся в полюдье по переяславскому краю. Боярин Игнат накануне в своих деревнях уже успел дань собрать. За трапезой, в хоромах посадника, боярин пожаловался на уход смердов.
— Без ножа зарезали, князь, — плакался Игнат.
Юрий жидкую бороденку пощипывал, глаза щурил. Боярин подумал, что молодой князь обличьем в отца, разве вот ростом не вышел.
— Ты ль один, боярин? Смерды на Руси вольны в себе.
— Они на боярской земле жили, не с моей ли пашни жито собирали?
— На княжьей, на боярской, но как им в съездах перечить?
— А дань?
— Тут ты, Игнат, истину глаголешь. Коли дань не оплатили, судом их княжьим судить.
Разговор на погоду перекинулся.
— Мокрый снег на сыру землю — к урожаю, — заметил посадник.
— Дай-то Бог. Прошлым летом землю московскую суховей прихватил.
— Княжество Переяславское Господь миловал.
— Он вас любит.
— Не грешим.
— Отпустил бы тебя, Юрий, князь Даниил Александрович к нам на княжение. Ась? Дружина наша боярская за тя, князь.