Назавтра и Федька, разнаредясь, верхом проехаться насмелился. Конешно, Девич повода держал.
Советники к Ненилы накоротки заприступали:
– Как хотите, сударыня, а Федькины земельны угодья опустить нельзя. Дозвольте всесторонне осветить по карты. Вот ихна держава, вот наша. Вот этта у их еловы леса, этта деревья кедровы…
– Мне спать не с деревом кедровым и еловым, а с мужиком! Дня три поманите.
Ненила грубо советникам отрезала, а сердце девичье плачет.
Веселилась, да прираздумалась, радовалась, да приуныла, пела, да закручинилась. Полюбила Даниловы кудри золотые, завитые.
День кое-как, а ночью – соболино одеяло в ногах да потонула подушка в слезах:
– Данилушко, я твой лик скоро не позабуду! И во сне уста сами собою именуют:
– Данилушко!
Данилушко не дурак, это заметил. Тоже сам не свой заходил. Ненила где дак бойка, а тут не знает, как быть. И сроку не то что дни, часы осталися считанные.
Данило пошел на заре коня поить, Ненила навстречу. Мешкать некогда. Он выговорил:
– Неужели, госпожа, ты моя да моя?!
– Уж и вправду, господине, твоя да твоя!!
И любуют друг друга светлым видом и сладким смехом.
Федька это вышпионил, сенаторам наскулил. Сенаторы опять поют:
– Ох, государыня… Конечно, Федька против Данилы – раз плюнуть, но ведь за Федькой-то земельных угодьев у-ю-ю!
Ненила заплакала:
– Ах вы, бессовестные хари! Я на двенадцати войнах была, разве мало земли добыла?!
Сенаторы Ненилу зажалели, отступились уговаривать. Корольку сказали:
– Наша Ненила досюль была спяща красавица. Данило ее разбудил. Пущай она дичат, как знат.
Федька взял да купил знающу личность по медицине. Личность дала травы сбрунец, от которой память отымается. Федька подсыпал сбрунца Нениле в чай. Она выпила две чашки и сделалась без понятия. Федька забегал по дворцу:
– Сию минуту сряжать королевну под венец!!
Фрейлины испугались, что Ненила молчит, однако живо обрядили, к венцу повезли. Тут Девич налетел, растолкал свадебников, схватил Ненилу за руку:
– Госпожа! Ты помнишь ли?
Она долго на него смотрела:
– Ваша личность мне кабыть знакома…
Он заплакал навзрыд. Ушел к морю. На обрученье Ненила только одно слово выговорила:
– Данилушко, ты у меня слезами полит, тоскою покрыт!
Ей ни к чему, что возле-то Федька.
Сенаторы и народ засморкались, слезы заутирали. И как венчать стали, невеста второ слово высказала:
– Венчается Данило Нениле, а маленька собачка Федька не знай зачем рядом стоит.
Тут весь народ и с попами по домам полетели:
– Это свадьба не в свадьбу и брак не в брак!
Личность, у которой королек траву купил, тоже спокаялась, отыскала Девича, шепчет ему:
– Не реви! Этот угар у королевны к утру пройдет. Мы обманули Федьку. Он на месяц дурману просил, а мы дали на сутки.
А Федька скорехонько погрузил Ненилу на пароход. Она в каюте уснула как убита. Плыть всю ночь. Данило вахту дежурит. По морю лед идет весенний, по молодецкому лицу – слезы.
И королек свое дело правит. Подкрался да оглушил Девича шкворнем. Тело срыл в море.
Утром берег стал всплывать и город.
Федька ходит козырем:
– Ненилка месяц будет не в уме. Я ее выучу по одной половице ходить.
Повернулся на каблуке, а Ненила сзади стоит, здорова и в памяти, только брови, как медведи, лежат:
– Я как сюда попала?
У Федьки живот схватило:
– Вы, значит, со мною обвенчавши. И плывете, значит, в наши родные палестины-с!
Ненила вдруг на палубу упала, руки заломила:
– Что со мной стряслось? На войне я была удала и горазда, а тут…
Она вдруг сделалась страшна, грозна:
– Где Данило Девич?!
– Данило накачался на свадьбе как свинья; не свалился ли в воду с пьяных глаз…
Но тут пароход к пристани заподоходил. Музыка, встреча, отчишко с министрами, народ. В пристанском буфете сряжен банкет. Все в одну минуту напосудились без памяти. Явился Митька пытать о брате. Королек насильно налил Митьку вином, с отцом пошушукался и под шумок стянули они пьяного в лодку. Отчишко уплавил тело к морю, валил на пески, ножом вывертел сонному глаза и угреб обратно.
А Федька, как за стол-то воротился, думает: ничего никто не приметил. Глядь, Ненила подходит:
– Кого куда в лодке повезли?
– Митьку, Данилкинова брата, папаша вытрезвлять поехал.
Мать Данилы да Митрия тут привелась, заревела медведицей:
– Убивать повезли моего детища! И Данилу убили!!
На дворе тишина стала. Ненила, как туча грозова, приступила к Федьке:
– Где Данило?!
Королек завертелся собакой:
– С пароходу пьяной упал, на моих глазах захлебнулся.
Матка опять во весь двор:
– Врешь ты, щучий сын! Не пьет мой Данилушко, в рот не берет. Где они?! Где мои рожоны дети?!
Ненила королька за плечо прижала, ажно он посинел:
– Сказывай, вор, где ейны дети?! Федька вырвался, по полу закатался, заверещал свиным голосом:
– Эй, слуги верны-ы! Хватайте мою жену Ненилку, недостойную королевского ложа! Я Данилку ейного своеручно в море спихнул, как комара, а ее, суку, на воротах расстреляю! Вяжите ее! Каждого жалую чином и деньгами!
Середи двора телега привелась ломовая, оглобли дубовы велики. Ненила Богатырка вывернула эку семисаженну снасть да как свистнет, свистнет наокруг: по двору пыль свилась с каменьем, из окошек стекла посыпались. Брызнул народишко кто куда, полезли под дом, под онбары, на чердак, на сенник, в канаву. Сутки так и хранились, как мертвы. Старой королешко ухватил с собой десяток мужиков поудалее, да на двух телегах и удрал неведомо куда.