— Мой дорогой, Мир держится на любви.
Из разговора двух умных магов
Ивка
Ивка проснулась на рассвете. Ее разбудил солнечный свет, беспардонно пробивающийся сквозь толстые шторы. Луч скользнул по лицу — и сна как не бывало, хотя торопиться было абсолютно некуда.
Девушка проверила, на месте ли кошель с чеканками, спрятанный под подушку, покрутилась на мягкой перине, погладила пальцами тонкую простыню, натянула на нос пуховое одеяло. Поворочалась с боку на бок и решила вставать. Прошлепала босиком к окну, крепко ухватившись за узкий подоконник, выглянула на улицу. Комнату ей дали на четвертом этаже. Ивка никогда не смотрела вниз с такой высоты. А ведь в гостинице были еще пятый и шестой. Там бы она ни за какие деньги к окну не подошла. А может, и поселиться бы отказалась.
Сквозь давно не мытое стекло были видны несколько ближайших улиц и башни королевского дворца. Центральные улицы в столице были широкие и чистые, мощеные камнем, а крыши дворца плавились золотом, сверкая на солнце.
Гостиница находилась в центре. Несмотря на ранний час, на улицы уже высыпали люди. Внизу проехала лакированная карета с нарядными лакеями на запятках — катил по делам какой-то важный вельможа. Впереди шел, раздувая щеки, мальчик-трубач с прижатой к губам деревянной дудкой. Мелодия получалась резкая, противная. Сопровождал карету отряд стражников верхом на драконах с посеребренной чешуей. Просеменила толстуха, неся в большой корзине на спине горбатого карлика с бритой головой. Пробежал человек в мундире и странной треугольной шляпе с кисточкой. Продавец в лавке напротив выложил на витрине разноцветные хлеба. Белые — из муки, зеленые — из морских водорослей, а красные и совсем непонятно из чего. Рядом лежали пирожные, блюда с кренделями и конфетами в ярких обертках. Прошли два монаха, высокие, худые, голые по пояс, с вытатуированными рунами на спине и груди, прикованные друг к другу за руки тяжелой цепью.
А вот это кто такие? Здоровые, почти с человеческий рост, то ли звери, то ли люди в рыжей шерсти, торопящиеся за повозкой, полной кадушек с солеными грибами. А, ну да, это же лисобои. Живущий в лесах дикий народец. Говорят, когда-то давно один из великих магов, развлекаясь, дал лисам своей провинции способность думать и передние лапы, схожие с руками. И с тех пор они живут в подземных поселках, в норах под корнями деревьев и иногда выходят к городам — обменять лесные дары на нужные в хозяйстве вещи. Бывает, когда на страну нападает черный мор или приходит сильная засуха, лисобоев обвиняют в том, что это именно они наслали порчу. И тогда лесному народцу приходится плохо.
Ивка еще раз подивилась на ажурные, будто вот-вот улетят, башни дворца, выглянула в коридор, попросила прислужницу принести горячей воды.
Гостиница была из дорогих. Сама Ивка никогда бы не могла себе позволить в такой остановиться. Но за все платила королевская казна.
Вчера девушка показала стражникам у городских ворот чеканки и сразу получила круглый медный жетон на кожаном шнурке и приказ после полуденного выстрела пушки никуда не уходить и ждать посланника из канцелярии верховного мага.
Ивка предъявила жетон в гостинице, на которую ей указали, и была встречена с чрезвычайным почтением.
Видно, казна платила за таких как она немалые деньги. Еще бы, ведь среди чеканок Ивки была одна особенная, редкая, королевская. Та, которая могла не только лечить, но и в десятки раз увеличивала силу магических заклинаний. Поэтому и стоила она не один золотой, а десять. Такую чеканку было под страхом смерти запрещено использовать кому-либо, кроме магов царского двора.
Королевские чеканки были редкостью. Даже самые сильные маги Милограда могли создавать не больше одной в год. А магов в Милограде было не так уж и много. В столице Данница Ивка была долгожданным гостем.
Специально для нее гостиничный повар приготовил ужин из жемчужной икры подземной рыбы Йох, языков молодых дракониц и тающих во рту лепестков огненного цветка. А на десерт из королевской кондитерской были доставлены особые пирожные, которые пекли для знатных особ на сносях.
В чистом большом номере, который отвели Ивке, на полу лежал шерстяной Регнаушский ковер, лишь слегка побитый молью, на кровати были постелены простыни с заговоренной золотой нитью, а на стене висело зеркало в человеческий рост.
Служанка принесла ведро горячей воды, медный таз и кусок коры мыльного дерева. Поставила в углу, где пол не был покрыт ковром. Спросила, не нужно ли еще чего-нибудь, и ушла.
Ивка скинула рубашку, распустила волосы, подошла к зеркалу. Вгляделась в свое отражение. Из серебряной глубины на нее смотрела знакомая-незнакомая девушка с маленькой грудью и крепкими, чуть полноватыми ногами. Дома зеркалом служил небольшой полированный кусок металла. Все в нем плыло, двоилось, щеки становились по-хомячьи толстыми, а лоб вытягивался вверх. Лицо напоминало мятую грушу. Это латунное безобразие годилось только волосы перед сном расчесать.
Ивка долго, то приближаясь, то отступая, рассматривала свое отражение, поворачивалась так и этак. И осталась в основном довольна увиденным. Все было на месте, все ладно подогнано. Кожа светлая, талия тонкая, попка круглая. Плечи, правда, широковаты, ну да это от тяжелой работы по хозяйству. Будь она худенькая и тонкая, не справилась бы.
Зубы не кривые, большие глаза серые, нос плосковатый, но аккуратный. Шрам старый на лбу почти незаметен. Волосы хороши: светлые, падают волной. Летом с такими совсем беда — жарко очень. Перед отъездом Ма Оница изрядно их укоротила, чтобы возни в дороге было меньше. Раньше волосы спускались ниже пояса, теперь едва закрывали лопатки. Подстрижены они были неровно, овечьими ножницами, одолженными у соседа. Но в косе было незаметно.
Из Милограда Ивка ушла недели четыре назад, ребенка носила уже месяца три, но живот был по-прежнему плоским. Невозможно было поверить, что внутри у нее зреет, крошечная пока еще, новая жизнь. Тошнота почти прошла. Иногда чуть мутило по утрам, но стоило что-нибудь съесть, и неприятное сосущее недомогание уходило прочь.
Ивка налила в таз воды, тщательно вымыла волосы, прошлась исходившим пеной куском мыльной коры по груди и рукам. Жалко, до спины было не достать. Дома в таких случаях ей помогала Ма Оница или Верика. Ивка брызгала на Верику водой, сестра визжала, махала руками, отряхивалась, как кошка.
При мысли о близких кольнуло сердце. Как они там справляются без нее? Кто теперь стирает белье и одежду? Наверное, Ма Уллика, а ведь у нее больная спина. Да и то только для своих. Приработок семья потеряла. Значит, стало совсем голодно. И картошку с базара теперь некому принести. Ивке-то нипочем было тащить набитый клубнями мешок. И посуду так тщательно, как она никто в доме не мыл. Верика ждет куклу с фарфоровым лицом. В столице наверняка есть лавки, торгующие игрушками. Вот только хватит ли денег.
Когда посланник из канцелярии верховного мага пришел в гостиницу, Ивка была полностью готова. Сидела внизу, беспокойно покачивая ногой в чиненом-перечиненном сапоге. Чистые волосы аккуратно заплетены в косу и перевиты новой красной лентой, щеки отмыты до блеска, передник накрахмален до хруста и отглажен тяжелым чугунным утюгом. Ма Оница всегда говорила: «Главное — это чистота». И Ивка это хорошо помнила.
Посланник оказался на редкость несолидным: щуплым, малорослым в мышиного цвета простом мундире. Лицо в морщинах. Прямо привядший гороховый стручок. Но держался строго и важно, хоть и доставал Ивке только до подбородка.
Низко склонившись, недоверчиво осмотрел медальон, сунул нос в кошель с чеканками, неодобрительно окинул взглядом Данницу, крепко взял ее под локоть и вывел вон.
Днем народа на улице столицы — непроходимая толпа. Просто не протолкнуться. Ивка столько и не видела никогда. От лиц, разноцветной поклажи и ярких одежд рябило в глазах. Без провожатого она бы точно заблудилась. А так шла чуть позади посланника, как козочка на веревке, и вертела в разные стороны головой, только что бубенчиком не звенела.