========== 1/4. Фантомы ==========
В бредовой смеси дыма, сна и яви,
В истерике асфальта и бетона -
Ты будешь исключением из правил,
Я буду нарушением закона.
Сплошною пеленой слепого ливня,
Тропинкой под скользящими шагами -
Ты будешь мне моей реальной жизнью,
Я буду всем, что дальше будет с нами.
В изысканно запутанных ресницах,
В полосках туши на раздетой коже -
Я буду тем, что и должно случиться,
Ты будешь тем, чего не быть не может.
В истерике асфальта и бетона,
Взорвавшейся мелодией волшебной -
Мы будем нарушением закона
Под грифом “совершенно совершенно”.
(с) alter-sweet-ego
Дни, сменяя друг друга, становились все более похожими в своей однообразности. Их словно бы писали под копирку и, складывая в такие же одинаковые самолетики, механическим движением запускали в сторону мусорной корзины, и так едва ли не лопающейся уже от этого хлама. Когда Никита был маленьким, он никак не мог сообразить, почему копировальная бумага фиолетового цвета. Сейчас же, в свои без трёх недель восемнадцать, он вспоминал с кривой усмешкой, что тайна цвета лишь в неудачной имитации цвета синей ручки за семь рублей. У него самого где-то в сумке валялась такая – дорогие пилотовские ручки имели обыкновение теряться через пару недель после покупки, а дешевые китайские отличались завидной долговечностью.
«А человек-то… как ручка же. Нужен – исчезает куда-то. Не нужен – так всегда под рукой…»
Мысль показалась Ники чересчур банальной, и он недовольно поморщился. Одернув капюшон куртки, он засунул руки в карманы – перчатки, как обычно, были в спешке забыты на тумбочке в прихожей. Разумеется, на автобус Ники все равно опоздал, – он и пунктуальность редко пересекались на жизненном пути. Пришлось ехать с пересадкой, а это: в n раз больше спертого, влажного воздуха, невидимыми каплями оседающего на одежде и на лице, в n раз больше потраченного времени, и в n раз больше косых взглядов. Стоит, пожалуй, помножить эти числа в степени «эн» на плохое настроение.
Одной рукой ухватившись за поручень возле окна, Никита, звеня мелочью, на ощупь отыскал пятирублевую монету – октябрь верно клонился к середине, а проездной купить было все еще не судьба. Монета была непривычно блестящей – видимо, новая; приложив ее холодным ребром к уголку глаза, Ники увидел отражение собственной светлой радужки с широким чётким пятном зрачка. Вздохнув, он отдал это импровизированное зеркальце подошедшему кондуктору.
Получив пять рублей, кондуктор подозрительно сощурила и без того узкие глаза, зачем-то подведенные черным карандашом. Жирно так подведенные, криво, словно с похмелья руки тряслись.
– Справка у вас есть, молодой человек?
«Из психушки. Из наркодиспансера. Да у меня их хоть жопой ешь».
Послушно показав удостоверение школьника, он вдруг почувствовал себя дряхлым стариком и с досадой отвернулся к мутному от грязи стеклу, не желая липнуть зрачками к складкам чужой одежды.
Этот день был калькой с бульварной беллетристики; будто бы списанный с какой-нибудь дешевой книжонки, что продают в ларьках да в метро. Все бы ничего, да вот только про таких персонажей, как Никита, в них обычно не пишут. Про персонажей с придурью, с тараканами цвета радужной ржавчины. И с голосами в голове, да.
«Может, все же медленно и мучительно? Прошлое вспомнить… А?» – с надеждой вопрошал кто-то.
«Сказано тебе: ненасильственная смерть!» – отрезал другой. Голоса неизвестных почти нереально было различить.
«Ну, это… в жизни всякое бывает…»
«Знаешь, Лу не будет покрывать нас бесконечно… Как, впрочем, и Вельд».
«Это почему?»
«Потому что ты кретин, вот почему…»
Голоса были тихими, звучали будто бы поодаль, но полностью заглушали и музыку в наушниках и шум людской толпы вокруг. Когда голоса закончили препираться и упорхнули по своим могильным делишкам, а в наушниках снова заорал Уэйн Статик, Ники провел ладонью по лицу, рассеянно отмечая испарину, выступившую на лбу и над верхней губой. Голоса эти (духов или других каких призрачных уродов - не все ли равно, как их называть?) словно бы вытягивали из него все живое. От мысли же, что Игорь теперь был одним из этих, становилось еще больше не по себе.
Выйдя из автобуса, Ники почувствовал, что у него дрожат руки. Мама настаивала, что ему еще рано было идти в школу, но сидеть дома и считать цветочки на обоях здорово приелось… Впрочем, в больнице и обоев-то не было. Может быть, стоило послушать мать?
«Похуй, Ники. Похуй», – решительно осек он себя. В школе он и так особо не утруждался. А что одноклассники косо смотреть будут… так они и раньше его не особо жаловали. Большое дело.
Арку панельного дома Ники прошел на чистом автомате, но возле безлюдной детской площадки что-то заставило его остановиться.
«Какой очаровательный чугунный заборчик. Уместнее бы смотрелся на кладбище», – мелькнула в голове мрачная мысль. Взгляд остановился на куче песка, которая по площади была раза этак в полтора больше зеленого квадрата песочницы. Но внимание его привлекла не песочница, а несколько крупных ворон, которых близорукий Орлов поначалу умудрился принять за жирных голубей. Птицы беспокойно шевелились, всплескивая крыльями, словно бы стряхивая с перьев песок; одна из них находилась как бы впереди всех и каркала с равными промежутками. В поведении этой вороны вообще было до странности мало вороньего, птичьего и просто животного, и это было немного жутковато.
Никита и сам не заметил, как в глазах замелькал цветистый глянец перьев, а слух выхватил из звенящей тишины обманчиво неосязаемые голоса.
«…И внимательнее, кретины! Не вздумайте завалить задание и потерять такой ценный кадр. И так уже статистика за последние годы рухнула ещё на четыре процента, пришлось болезнями компенсировать… – карканье исказилось в низкий, тягучий и явно недовольный мужской голос. – Значит так: канцелярия судеб в очередной раз подгадила. На транспорте отличная броня, а у снайпера препаршивая подготовка. Ваша задача – увеличить пробивную силу патронов и задать направление. Задает направление один из вас – один, понимаете?! А то как обычно – все направят, да в разные стороны».
«А дальше чего?»
«Чего, чего. Телохранителя в отдел кадров, остальных во временное хранилище, до передачи в соответствующие канцелярии. И чему вас, олухов, только учат? Да что б я ещё раз…»
Ники испуганно пошатнулся, когда вороны, хлопая крыльями, пролетели у него над головой. Сразу за забором, запутавшись в островке подгнивающих желтых травинок, упало длинное черное перо. Повинуясь тому самому чувству, он просунул руку между ребристыми прутьями ограды.
Заложив перо между двумя последними рисунками, Ники обреченно взглянул на дисплей мобильного телефона: семь минут девятого. Решив, что урок геометрии выговора за опоздание все равно не стоит, он достал из бокового кармана сумки сигареты.
***
Канцелярия жнецов была местом странным, но все же, как бы это ни было прозаично… канцелярским. Канцелярская канцелярия – масло масляное, но в том была вся суть.
Мойры именовали канцелярию «опиумной лавкой» – за странное пристрастие многих жнецов к опиуму, и «домом терпимости» – за все остальное.
Вельд не помнил, как звали его в той, настоящей жизни, как и не знал того, почему из всех картонных имен выбрал пафосное старогерманское «Вальдемар». Жнецов лишали имени и лучших воспоминаний, не оставляя ни малейшей возможности осознать абсурдность своей природы, а новые имена возникали из ниоткуда – то ли игры подсознания, то ли анаграммы, то ли еще что-то…