– Эти два имбецила приволокли мне шизофреника, вот в чём! – угловатое белое лицо Кристена словно бы дрожало каждой черточкой, и Вельд подумал, что психопатов в канцелярии смертей всегда хватало с лихвой.
– Всякое случается, – философски сказал он, стряхивая с пуговиц двубортной застёжки сюртука несуществующие пылинки. – Приношу извинения за неудобства, доставленные вам моими жнецами. С ними я разберусь сам, вас же не смею задерживать.
– Я буду жаловаться на вас, Вальдемар! Вы не способны поддерживать среди своих людей элементарную дисциплину! – взвизгнул Кристен истеричным голоском, который ему самому, должно быть, казался очень внушительным, и пулей вылетел в холл.
– Кому это он жаловаться собрался? Наместнику? – презрительно засмеялся Брин. Бранд, однако, только вяло улыбнулся, с опаской покосившись на Вельда. Не дожидаясь, пока Брин насмеется вдоволь, он едва уловимым движением засветил ему кулаком в солнечное сплетение. Со стоном Бранд рухнул на колени. Наполовину мёртвые тела жнецов не чувствовали физической боли, но друг друга могли лупить, подкрепляя физическое воздействие энергетическим.
– Почему опять я? – возмутился Брин, всё ещё сидя у ног Вельда мешком. – Отец бы всех нас выпорол, между прочим!
– Думаешь, я не знаю, чьи это выходки? – мрачно осведомился Вельд, игнорируя слова об отце. – Люциан сколько угодно может закрывать глаза, пока считает вас безобидными, но если госпожа сочтёт, что вы подрываете настрой других жнецов…
– То что?
– Ничего, Брин. Совсем ничего.
Судя по затравленным взглядам, близнецы прекрасно поняли, о чём речь. Жить им ещё хотелось, пусть даже такой вот не-жизнью.
– На сей раз мне некогда вами заниматься, но в следующий раз откомандирую в «горячую точку» на полгода. Там, как вы можете помнить с прошлого раза, лишние руки не помешают. Ясно?
Одинаково скривившись, Бранд и Брин, закивали, тряся одинаковыми длинными чёлками цвета грозового облака.
– А теперь прочь с глаз моих.
Жнецы торопливо засеменили к выходу; убраться прочь с глаз его они, казалось, были только рады. Сам Вельд тоже был рад оказаться как можно дальше от пронзительных глаз-угольков Лукреции.
– Ты болен, – утвердительно произнесла она.
– Мёртвый не может быть болен, Лукреция.
– Ты мёртв физически, а ментально жив. Значит и болен ментально.
– Резонно.
– Ты же чувствуешь, Вельд, – она чуть склонила голову на бок. Её холодное, красивое лицо из-за длинной шеи и короткой стрижки казалось совсем уж узким, – что он разворотил твоё нутро, пошатнул твоё спокойствие. Прекрати сутками торчать у сквозного стекла, пока не стало хуже.
– Что может быть хуже? – мрачно осведомился Вельд. – Поверь, дорогуша!.. Нет ничего хуже, чем ощущать себя бесконечно мёртвым и бесконечно живым одновременно.
– Не только ты это ощущаешь. Все мы. Я и Нестор. Люциан и этот… как его там…
– Они мертвы, Лукреция! – не выдержав, Вельд повысил голос. – Они такие же! Что ты можешь мне на это ответить, а?
– Ничего не могу, – Лукреция сардонически искривила рот. – Просто перестань сутками пялиться в стекло как помешанный. Мне, в конце концов, может надоесть работать за тебя.
– Хорошо. Не буду.
Она бросила на него ещё один подозрительный взгляд. А потом спросила:
– Что делать с шизиком, господин Вальдемар?
Вельд криво ухмыльнулся.
– Глупый вопрос, старший жнец. Место гнили где? В компостной яме.
Не тратя времени на обратный путь по путаным коридорам, он резко развернулся на каблуках и долю секунды спустя уже смотрел на дверь своего кабинета.
Увидев Нейла, сидящего прямо на полу возле иллюзорного окна с потерянным видом, Вельд хотел было поинтересоваться, какого лешего тот всё ещё здесь околачивается. Но резкие слова так и не сорвались с языка. Он просто подошёл к нему сзади и застыл в таком положении, словно бы охраняя. Предпочитая делать вид, что плечи этого здоровенного парня вовсе не трясутся. Не может же жнец плакать, ну в самом деле.
Ощутив нечто, похожее на неловкость, Вельд перевел взгляд с сутулившегося Нейла на стекло, где тощий смазливый мальчишка, закутавшись в знакомую уже толстовку и забившись в угол возле батареи, неспешно накачивался водкой, мешая её в стакане с соком. Не иначе как мать на работе, что он так обнаглел. Обычно Никита – или Ники, как называли его чёртов жид и похожие на оборванцев приятели, – дожидался ночи и выкуривал несколько сигарет подряд, чуть приоткрыв окно и опасливо косясь на дверь. А потом прямо в темноте принимался пачкать страницы блокнота; толстый графитовый стержень большую часть времени был заткнут за проколотое в трёх местах ухо. Так он поступил и сейчас. Вельд достаточно следил за ним, чтобы это предугадать.
– Он крышей поехал, да? – дрожащим голосом спросил Нейл.
– Не думаю, но в будущем такое вполне возможно, – подумав, ответил Вельд. – Он смотрит. И видит. Но не чувствует… то есть, чувствует, но лишь немного острее, чем обычный человек.
– Спасите его… – попросил Нейл почти что беззвучно.
– Тебе было бы уместнее просить о чём-либо Люциана. Не меня.
– Он не станет.
Вельд и сам понимал, что не станет. Разве что госпожа велит.
– А я, значит, воплощение благотворительности и гуманности? – поинтересовался он саркастически.
– Мне просто больше некого просить.
Это тоже было очевидно.
Снова взглянув на измождённое лицо Ники (всё же эта нелепая кличка подходила мальчишке неясным образом), Вельд вспомнил некое подобие обещания, данного своей прижизненной сестре.
«Хорошо, Лукреция. Я больше не буду сутками пялиться в сквозное стекло».
========== 3/4. Фантомные боли ==========
Он никогда не умел рисовать.
Нет, не то чтобы не умел… но, по крайней мере, не пробовал и не учился.
А теперь и дня не мог без того, чтобы не нарисовать какое-нибудь лицо из этих, к чьим душам он прикасался во сне или наяву. Не мог. Ники знал это так же точно, как знал, что в очередной раз попробует наложить на себя руки – эти чертовы призраки все равно доведут его до ручки - и как знал, что его снова спасет Игорь.. или еще кто, отживший свой век на этой земле…
В этот раз, однако, всё было иначе. Этого человека Ники видел таким, какой он был при жизни. Но то, что получалось из мудрёной графитовой мозаики, пока что не совпадало с образом, увиденным во сне. Свирепый, смуглый, со спутанными черными волосами и жёстким взглядом… он был живой. А в карандашных линиях от смуглокожего убийцы не было ничего. Линии были мертвы и в картинку пока не складывались. Ники был раздосадован: ему хотелось увидеть этого человека на листе.
Вздохнув, Никита потянулся к стоявшей под боком кружке, из которой ночами он пил купленное в ларьке за углом спиртное, а по утрам, под бдительным взором матери, – растворимый кофе со сгущёнкой. Он поперхнулся глотком, когда сбоку послышался холодный, тягучий и неуловимо знакомый голос.
– Детям пить вредно. Не то чтобы наша контора осуждает подростковое пьянство, но всё же просто, для справки, – едкая реплика была завершена таким же едким смешком. Ники нерешительно поднял взгляд и обомлел. Рядом обнаружился жнец – только жнец мог быть такой… монохромный. Окрашенный во все возможные оттенки серого – от черного до белого, которые таковыми совсем не являлись, как говорил Игорь.
– Водка была палённая, и ты пришёл меня забрать? – успокоившись, равнодушно спросил Ники.
Жнец продолжал смотреть в окно, словно бы намеренно демонстрируя свой породистый профиль с тяжёлым выступающим подбородком, высоким лбом и хищным, орлиных очертаний носом.