Он уже видел этот профиль раньше. Определённо.
– А ты бы и рад, – наконец, бросил жнец всё тем же язвительным тоном, – да только с места в карьер я вынужден тебя огорчить. Жив-здоров.
– Тогда какого хрена ты здесь делаешь? – Ники уставился на него тяжело, мрачно.
Жнец все-таки повернулся к нему, решив, видимо, показаться и в анфас. К картинке добавились резко очерченные скулы и жуткие чёрные глаза. Больше ничего разглядеть пока не удавалось: лицо жнеца походило на мертвенно-бледное пятно в обрамлении таких же бледных волос, очень длинных и безжизненных, и черные глаза-угли – вот и все.
Губы жнеца изогнулись в гадкой усмешке.
– В гости зашёл. Передать привет от братца.
Пошатываясь, Ники встал, продолжая сжимать в руках блокнот и карандаш. Грубый ответ, рвущийся наружу, непроизвольно проглотил – несколько обескуражила разница в росте. Жнец был выше почти на две головы. Впрочем, к дылдам Ники был привычен: Игорь вот ничуть не ниже этого типа. Был.
– Что ты знаешь о нём?
– Что может начальство знать о своих подчинённых? – вопросом на вопрос ответил жнец.
– О… Так ты у них, типа, самый главный? – почти съязвил Ники.
Жнец выглядел внушительно, внушительнее, чем те, которых он видел раньше, и вполне мог быть начальником, но тогда что он здесь забыл? Впору было возгордиться от собственной значимости.
– Не самый, – снисходительно сказал жнец. Вяло пошевелил пальцами, в которых вдруг возник какой-то предмет; не сразу, но Ники опознал в предмете табачную трубку. – Но в некотором роде.
– И что всё-таки тебе от меня нужно?
– Ну, – он повёл плечами; жест этот показался Ники неуверенным, словно бы
жнец давно забыл, как это делается. – Можно сказать, у тебя есть то, что принадлежит мне.
– Может быть, хватит говорить загадками? – не выдержал вдруг Ники и схватился за сигарету, чтобы скрыть внезапно охватившую дрожь.
– Перо. Отдай моё перо.
Он узнал голос. Вороны. Стало весело и немножко безумно.
– Не отдам, – чувствуя легкое превосходство над жнецом, почти насмешливо сказал он. – Может, оно мне дорого как память? Или я его заточить собрался?
Жнец только вскинул почти бесцветную бровь и спросил:
– Думаешь, не заберу так?
– Не заберёшь, – Ники затянулся сигаретой, – потому что если бы мог – забрал бы уже.
– Да, – бесцветно сказал жнец. – Забрал бы. Но если не хочешь отдавать – не отдавай. Только тогда тебе придется смириться с моим назойливым присутствием - до той поры, пока не передумаешь.
– А что, оно больно ценное?
Жнец замялся, явно не зная, что ответить. А потом выдал очередную противную усмешку.
– Зависит от того, что ты хочешь получить взамен.
– Проблема в том, что вряд ли вы дадите то, что мне действительно нужно, – сказал Ники и вдруг почувствовал себя смертельно уставшим, будто прошло уже очень много времени, а до конца все еще очень далеко. – Игоря не вернут, умереть не дадут, в жнецы я, видимо, тоже не гожусь…
– Погоди-ка… я не ослышался? Ты мечтаешь стать жнецом?
– Я не думаю, что это хуже, чем моя теперешняя жизнь.
Тут жнец не выдержал и разразился захлёбывающимся издевательским смехом, да так, что ему даже пришлось опереться рукой на подоконник. Уязвлённый, Ники было вскинулся, но потом опустил глаза и с преувеличенным вниманием принялся разглядывать блокнот, всё ещё зажатый в ладони. Впрочем, внимание тут же стало неподдельным. На картинке проступили гладкие волосы, хищные черты лица и два чёрных провала в глазницах, усечённые с верхнего и нижнего краёв дугами век, – копия того, кто стоял перед ним сейчас.
– А ведь ты точно так же смеялся и пятьсот лет назад, пытая девушек у себя в подвалах, – сказал вдруг Ники, и у него самого по коже пошел мороз от того, как равнодушно это прозвучало.
Жнец резко оборвал смех и застыл, напряжённый точно струна.
– Сезар ди Оливейра.
***
Это было набором букв.
Нет, не так. Это было набором букв поначалу. А потом они срослись в имя. То-самое-имя, и даже исконный португальский говор чёртов мальчишка отлично воспроизвёл.
Его раскололи надвое. Вельд буквально почувствовал, как мёртвые ткани мозга превращаются в монолитную ледяную глыбу, которую тут же раскалывает зигзагообразная трещина, уходящая вглубь, в самое нутро.
Вдохни.
«Пятьсот лет без кислорода. Я не помню, как…»
Вдохни.
И он вдохнул. И понял каким-то краешком крошащегося сознания, что этот мальчишка, Никита Орлов, перевернул песочные часы, в которых даже приблизительное количество песка было неизвестно.
– Я вижу это с тех пор, как мне в руки попало перо. Каждую ночь. Я знаю о тебе многое… Сезар ди Оливейра.
– Не произноси это имя… – хрипло попросил Вельд. – Мне нельзя, понимаешь? Нельзя его знать.
– Но почему? – мальчишка опять свёл свои дурацкие брови домиком – притворяется или и вправду не понимает?.
– Это непреложное правило, вот почему.
– Скучно это, наверное, – хуева туча непреложных правил.
Вельд кое-как совладал с собой и даже попытался усмехнуться:
– Это вообще скучно – быть немёртвым.
– А почему жнецам нельзя знать имён, которые у них были при жизни?
Нервным жестом Вельд одёрнул рукава. Сначала левый, потом правый. И подумал, что этого мальчишку отнюдь не назовёшь глупым: хорошие вопросы задаёт.
– Они нам больше не принадлежат. Мы перерождаемся не людьми, а продолжением нашей госпожи.
– Вы не можете быть её продолжением, – упрямо возразил Ники. – Ребята, у вас же есть воля и чувства… ну, в самом деле!
– Не чувства… – Вельд покачал головой, – лишь жалкое их подобие. А что же до воли… без воли мы не будем способны к действию. Жнецов чересчур много, чтобы каждым из них можно было управлять, словно марионеткой… Но для обуздания воли хватает и того факта, что её пальцы плотно сомкнуты на душе каждого из нас. В её руках наша… окончательная смерть.
Это было непривычно – чувствовать движение собственных губ с такой поразительной чёткостью.
– Если она такая могущественная, то… может что-нибудь сделать со мной? – не унимался упрямый мальчишка.
– Смотря, что именно ты имеешь в виду, – сказал Вельд. – Смерть не может уничтожить ни одного человека собственными руками. Даже в тот самый миг, который значится в наших списках напротив его имени.
– Она может… – Ники обхватил себя руками, – может сделать меня нормальным?
– Ты хочешь, чтобы Смерть отняла твой дар?
– Да не дар это! – воскликнул он, сжимая воспалённые, обветренные губы в сердитую линию. – Проклятье! Самое настоящее проклятье… – и выдохнул. – И как твоё имя теперь?
– Вальдемар, – помедлив, сказал Вельд. Имя, носимое им веками, звучало так, как на ком-нибудь смотрится плохо сидящая одежда. – Вальдемар, старший жнец канцелярии смертей, – и насмешливо: – Позвольте отрекомендоваться.
– Чертовски пафосно, – Ники хмыкнул, – но ты и выглядишь соответственно.
Вельд не стал возражать. Он был, в общем-то, согласен.
– Так что? Может она это или нет?
– Не могу утверждать наверняка, – он мысленно выбранил себя за каждую заминку в предложении, – но вполне возможно.
– Тогда вот моя цена за твоё перо, Вальдемар.
Вельд внимательно посмотрел на него: неужели и вправду мальчишка с такой легкостью готов распрощаться со своим даром. Как будто это и не дар вовсе…
– Подумай хорошенько. Способность видеть делает тебя… уникальным.
– А я не хочу, не хочу быть уникальным из-за… этого - решительно возразил Ники. Эта решительность, казалось, сделала его куда красивее, чем есть: от слабого подбородка до глаз-блюдец и нелепой причёски, в которой смешались пряди натурального цвета ржавчины и выцветшие чёрные. – Эти способности не принесли мне ровным счётом ничего хорошего или полезного… так что толку в их уникальности?