Как-то на лагерном сборе мы разыграли одного лопуха.
— Ты видал когда-нибудь белую мышь? — спросил его приятель.
— Видал, — похвастал лопух.
— Тю, он видал белую мышь! — крикнул приятель другому и постучал себя по лбу.
— Что, белую мышь? — закричал другой со смехом. — Идиотина!
— А вот и видал, — упирался лопух.
— Белую?!
— Белую.
Тогда пришли тридцать парней, и один у другого спрашивал, есть ли белые мыши, и каждый отвечал, что нету — ни в книжках, ни вообще. Каждый стучал себя по лбу. Все божились и клялись чем попало, что белых мышей нет, пока не пришли к выводу, что лопух спятил и скоро, того и гляди, начнет на велосипеде задом наперед ездить.
— Да где ты видал белую мышь, тютя?
— Разве что с перепою!
— Во сне!
Шуму было, гаму, заморочили лопуха так, что он поверил, а через час после такого балагана приятель снова спрашивает:
— Ну, скажи правду, видал белую мышь?
Задумался глубоко лопух, лоб наморщил, скрипел мозгами, чуть глаза не вылезли, и признался со стыдом, всерьез:
— Нет. Не видал. Всякие были, а белых нет.
— Это ты морскую свинку видел, — крикнули ребята.
— И верно! — обрадовался лопух. — Морскую свинку видел, а потом у меня перепуталось…
Я рассказал об этом Анке, посмеялись мы как следует, и больше она о ногах уже не вспоминала.
— А куда же мы едем? — спросила она наконец.
— Не знаю, ты сама это шоссе выбрала.
— Вот здорово! — крикнула она. — Поедем в неизвестность!
Снова замелькал какой-то городок.
— На базарной площади будут какие-нибудь указатели, — сказал я. — Надо бы все-таки в Венгожево.
Мы свернули в узкую мощеную улочку, ведущую к базарной площади.
И верно, в центре стоял указатель с тремя стрелками. Назад — на Гижицк, прямо — на Кентшин, вправо — на Венгожево.
— Придется повернуть, — сказал я.
Анка стояла под указателем как зачарованная. Но смотрела куда-то в другую сторону. Я тоже взглянул туда.
На другой стороне площади стоял кремово-песочный «мерседес-220SЕ».
Хозяин его маленьким сверкающим аппаратом снимал узкий кирпичный дом.
«Наверно, «лейка», — подумал я, — в комиссионке был такой на витрине, двадцать тысяч стоит. Или «кодак-ретинетт», была в Лодзи немецкая экскурсия, и у всех «кодак-ретинетт».
— Смотри, — сказала Анка.
Я увидел, что немец подошел к киоску, взял бутылку желтого лимонаду и стал пить прямо из горлышка, вскинув голову к солнцу. Несколько капель заиграли у него на подбородке. Потом быстро сел в машину и уехал, рванув как на пожар, но шума мотора я отсюда не услышал. Он свернул на Кентшинское шоссе, и снова за ним трепыхались какие-то бумажки.
Анка быстро села на велосипед, переключила шестеренку и рванула вперед.
— Куда ты едешь! — закричал я со злостью, потому что она поехала туда же, куда и он.
Она не ответила и, пригнувшись к рулю, вовсю крутила педали; мы уже проехали последние домики и опять по шоссе, по этому паршивому шоссе добрались до какого-то Кентшина:
«Что за черт, — думал я, — что ее так тянет за ним?» Но говорить больше ничего не хотелось, это уже не имело смысла. Я терпеливо тащился рядом с нею — а мне-то какое дело: одним капризом больше, сейчас лето, главное, что есть воздух, солнце, можно крутить ногами, еще немного времени остается до армии, безразлично, куда ехать, все равно в последний день августа я должен быть дома, в Лодзи, а до дома из любого конца Польши, что бы ни стряслось, проедешь не более трех дней.
Эти мысли успокоили меня, и я начал размышлять о том типе в «мерседесе». Видно, малый — ловкая штучка, если у него такая машина и он колесит в ней по Польше — один, свежий и отдохнувший, будто выехал за город воскресным утром и к обеду должен вернуться к жене. А по-польски говорит хорошо, как все вокруг, пару словечек бросил в Гижицке, у киоска болтал с бабой, шутил с нею, и она смеялась, высунув нос из окошка.
— Этот немец, пожалуй, не немец, — сказал я громко.
— Откуда ты знаешь? — спросила Анка.
Мы ехали уже медленнее, солнце пригревало сбоку, шоссе блестело, как стекло.
— По-польски говорит.
— Любой может говорить по-польски, если выучится.
— Ты думаешь, охота им учиться по-нашему?
— Может, это его хобби, — сказала она.
Я задумался.
— Нет, пожалуй, не хобби, они делают лишь то, что приносит деньги. У того, кто на довоенной «декавке» ездит, может быть подобное хобби, на большее его не хватит. Но такой вот мерседесник только и старается заполучить новый «мерседес», а на это уйма средств требуется…
— Ну, уж это ты хватил. Может быть, он наследство получил.