— Толстого зовут Риго из Колы, — прошептал хозяин. — Он тоже торгует сукном и едет в Рим на юбилейные торжества… Второго зовут Бернардо Ринуччо. У него полная сумка бумаг и чернил. Кажется, он что-то сочиняет. Он каждый день ходит к монахам в монастырь Санта Кроче и роется в их бумагах, — поежившись, добавил хозяин.
Казалось, скулы на изможденном лице худого мужчины сейчас разорвут кожу, которая, как чулок, слезет с его блестящего черепа. Данте тоже поежился.
— Вылитый мертвец… — дрожащим голосом пробормотал хозяин.
Поэт кивнул. Папа Бонифаций скупал художников по всей Италии, чтобы они украсили Рим к юбилею. Джотто[13], друг Данте, тоже собирался на службу к папе…
— А это кто? — прошептал поэт, указав на широкоплечего мужчину, завернувшегося, несмотря на невыносимую духоту, в плащ из белого сукна. У него был орлиный нос, а на щеке — длинный шрам, оставшийся от удара, который вполне мог убить его на месте.
— Это Жак Монерр, француз, — тихо сказал хозяин.
— А что делает француз в нашем городе?
Хозяин лишь пожал плечами:
— Монерр родом Тулузы, а сейчас возвращается из Венеции. Он literatus — ученый человек, как и старик вон в том углу.
— Родом из Тулузы, но едет из Венеции… — задумчиво пробормотал Данте, теребя нижнюю губу. — А кто этот старик?
С этими словами он указал на уже давно привлекшего его внимание старца с длинными седыми волосами, ниспадавшими по обе стороны лица на тщедушные плечи. При этом старец был довольно высок. Одет он был в неброскую темную одежду, какую часто носят медики. На его изборожденном глубокими морщинами лице сверкали молодые глаза, но ему явно было холодно. Он сидел, закутавшись в теплую одежду. Даже на руках у него были темные кожаные перчатки.
— Это мессир Марчелло, — ответил хозяин тоном, в котором сквозили одновременно почтение и недоверие. — Говорят, он великий врач. Он с севера Италии и едет в Рим по данному обету. По крайней мере, именно так он сказал остальным постояльцам, а моя служанка это услышала.
Данте в последний раз окинул взглядом сидевших внизу людей, а потом отошел от люка, опасаясь, как бы они не заметили наблюдение.
— Закройте ворота, чтобы к вам больше никто не вошел. Если кто-нибудь будет ломиться, немедленно сообщите мне об этом! — приказал поэт хозяину постоялого двора и повернулся к начальнику стражи: — Унесите труп в госпиталь Санта Мария. Да так, чтобы никто этого не видел. В госпитале ничего никому не объясняйте. И прикажите вашим людям держать язык за зубами!.. Хотя эти проклятые сплетники все равно проболтаются…
— А что я могу объяснить? Разве вы чего-нибудь выяснили? — саркастически заметил начальник стражи.
— Да, мне почти ничего не стало известно, но ум мудреца с радостью пускается в путь по темным лабиринтам неизвестности, в которых безнадежно плутают глупцы. Мой ум тоже найдет выход и узрит свет правды… В свое время.
— А вы не хотите допросить остальных постояльцев?
— Если убийца — один из них, — покачав головой, ответил Данте, — он уже успел замести следы. А совместный допрос с остальными ему будет только на руку. Он будет повторять то же, что и они, укрыв свою ложь за их правдой. Лучше притворимся, будто уже что-то узнали. Убийца будет волноваться и надеяться, что мы идем по ложному следу. Чувствуя себя в сравнительной безопасности, он может ошибиться и попадется в расставленные мною сети.
С этими словами Данте двинулся к лестнице. На верхней ступеньке он подобрал полу плаща, поправил головной убор и откинул ниспадавшую с него ткань на правое плечо. Спустившись вниз, он гордо прошествовал мимо сидевших за столом постояльцев и вышел на улицу.
Солнечный свет ослепил поэта, тут же прикрывшего ладонью глаза.
ГЛАВА III
от все, что мы знаем об этих людях, — сказал секретарь, протягивая Данте бумагу. — Мне пришлось лично допрашивать начальников караулов у всех городских ворот.
— Вы ждете награды, мессир Дуччо? — хмыкнул Данте, вырвав из рук секретаря бумагу, на которой значились имена людей, проживавших на постоялом дворе «У ангела»; рядом с каждым именем было накарябано несколько слов. — Не много же вы узнали…
— Флоренция — свободный город. Мы допрашиваем въезжающих к нам путников лишь в тех случаях, если их появление может нам угрожать, — не моргнув глазом, ответил Дуччо.
13
Джотто ди Бондоне (1266/67-1337) — художник, представитель флорентийской школы. Величайший живописец и реформатор итальянской живописи, преодолевший каноны средневековых традиций и заложивший основы искусства Возрождения.