Вскоре песнопение возобновилось, и процессия, возглавляемая монахом, медленно прошествовала в ворота. Стражники, в чьи обязанности входил сбор пошлины за посещение Флоренции, не сказали ни слова.
— Кто это? — спросил поэт.
— Наверное, пилигримы, направляющиеся в Рим, — ответил капитан.
— Думают, что папа Бонифаций отпустит им все их грехи?[6]
— Они сбиваются в толпы, надеясь, что на перевалах их не ограбят разбойники… Хотя чем можно поживиться у этих оборванцев… — пробормотал начальник стражи, провожая презрительным взглядом вошедшую в ворота толпу.
— К тому же, — усмехаясь, добавил он, — хозяева наших постоялых дворов почище любых грабителей!
Данте в последний раз взглянул вслед пилигримам и сел в седло.
— Куда везти эти железяки? — спросил поэта капитан таким тоном, словно ему ужасно хотелось избавиться от мешка с загадочным содержимым.
— Проводите меня до Дворца Приоров при монастыре Сан Пьеро, а мешок отвезите мастеру Альберто из Ломбардии. Его мастерская у церкви Санта Мария. Пусть он как следует спрячет этот мешок. Завтра я к нему зайду.
Во дворе монастыря Сан Пьеро уже светило солнце, взошедшее над его крышей. Поэт прошел туда, где все еще царила тень и начиналась лестница, ведущая к кельям. Стоило ему подняться на пару ступенек, как на него налетел человек, сломя голову несшийся вниз. Это была почти обнаженная девушка. Поэт замер с разинутым ртом, узнав ее худенькое личико, на котором сладострастным огнем сверкали зеленые глаза.
— Пьетра!.. — задохнувшись, пробормотал он.
Девушка как ни в чем не бывало рассмеялась ему в лицо и побежала к выходу. На Данте пахнуло вином. Несколько мгновений поэт раздумывал, не броситься ли ей вдогонку, но услышал звук тяжелых шагов и остался на месте. На верхних ступенях лестницы появился запыхавшийся полураздетый мужчина. Увидев Данте, он замер на месте и заговорщически подмигнул поэту, прошествовавшему к своей келье, не удостоив его даже взглядом.
— Чего это вы надулись, как индюк, мессир Алигьери?! Хватит задирать нос! — крикнул полуголый мужчина вслед Данте. — Ведь мы уже два месяца безвылазно сидим в этом монастыре, как в тюрьме!.. Хотя вы как-то умудряетесь шастать по своим делам даже по ночам!
Данте замер на месте, повернулся и сделал несколько шагов в сторону говорящего. В висках у поэта застучала кровь, а в глазах потемнело от усталости и недомогания. Со спокойствием стороннего наблюдателя констатировав, что и сам он порой — не образчик добродетели, Данте все же протянул руки к горлу полуголого мужчины, который быстро ретировался вниз по лестнице в сторону караульного помещения.
— Вы что, ревнуете ко мне свою маленькую шлюху?! Да никуда она от вас не денется! — ухмыльнулся мужчина, стараясь держаться на почтительном расстоянии от поэта. — Ищите ее в публичном доме, где я ее и нашел!
Сжав кулаки, Данте повернулся в сторону своей кельи:
— Послушайте, Лаппо! Мы по чистой случайности оказались сейчас в одной должности. Я стараюсь оправдать оказанную мне честь, призвав на подмогу весь мой ум и все мои добродетели, а вы — ведете себя как купающаяся в пороках посредственность. Впрочем, чего еще от вас ожидать!
Данте произнес эту краткую речь ледяным тоном и довольно громко. Остальные приоры так и не высунулись из своих келий, но поэт надеялся на то, что они уже проснулись и слышали его слова.
Распахнув дверь к себе в келью, Данте оглядел ее нехитрую обстановку. Кажется, все на месте!
Поэт просмотрел свои бумаги, сложенные на письменном столе перед маленьким окошком, и погладил рукой бесценный экземпляр «Энеиды», уже порядком растрепанный от непрерывного чтения. Все действительно было на месте, но бумаги лежали не в том порядке, в каком их оставил Данте. В его отсутствие кто-то явно в них копался, вынюхивая секреты, которые можно было бы потом использовать против него.
При мысли об этом поэт насмешливо усмехнулся. Жалкие невежды! Все его тайны начертаны в книге его памяти, куда не проникнуть никому!..
Даже загадочное послание, спрятанное между страницами шестой песни «Энеиды», было на месте…
Тем временем самочувствие поэта ухудшилось. Силы стали покидать его. Рухнув на постель, Данте погрузился в долгожданный сон.
ГЛАВА II
азбудил Данте упавший ему на лицо яркий солнечный луч. Солнце было уже высоко в небе, но смертельно уставшего Данте не поднял даже утренний колокольный звон. Весь предыдущий день его мучила лихорадка, перемежаемая странными снами. Вот и сейчас, когда поэт приподнялся на постели, келья начала качаться вокруг него, как корабль, навязчиво преследовавший его в сновидениях, — черная галера с безобразными мертвецами на борту, являвшаяся Данте, лишь только поэт погружался в беспокойный сон.
6
Бонифаций VIII, в миру — Бенедетто Каэтани (ок. 1235 г. — 1303 г.), римский папа с 1294 г. Активно боролся за папскую теократию. Стремился расширить круг государств, зависимых от папства (вмешивался в вопросы о замещении императорского престола, о замещении королевских престолов в Венгрии и Польше, претендовал на обладание Сицилией). Притязания Б. VIII на верховное господство над светскими государями натолкнулись на сопротивление складывавшихся в Европе централизованных государств. Установил юбилейные годы (святые годы) в 1300 г., первоначально как столетние юбилеи церкви. Паломникам, посетившим Рим в ю. г., даровалось полное отпущение грехов.