Это открытие тяжким грузом свалилось Данте на плечи.
Вот, значит, кто убийца! Но почему?!
Казалось, немой возглас поэта отражается гулким эхом от стен кельи и от трупа Арриго. Потом он вновь обратил внимание на гороскоп в своей дрожавшей руке.
Сев за стол, Данте разгладил бумагу рядом со свечой и увидел большой восьмиугольник с маленькими восьмиугольниками по углам. Замок Кастель дель Монте с его башнями по кругу!
Однако на чертеже перед глазами поэта было что-то отличавшееся от нарисованного в Гильдии строителей. Здесь на схеме помещений и коридоров были дополнительные обозначения: восемь линий, проведенных сангиной, — по одной в каждом из восьми залов. Рядом с каждой из линий было написано «lucis imago repercussa»[56] и стояла величина угла, выраженная в градусах. Все эти красноватые черточки были соединены чернильными линиями, как звенья одной цепи.
— Образ отраженного света… — пробормотал Данте, прикусив нижнюю губу. Внезапное открытие заставило его позабыть о головной боли, словно работа мысли побеждала слабость тела. — Восемь отражений в восьми зеркалах.
Поэт и дальше разглядывал чертеж Бигарелли, завороженный идеальной геометрией линий, показывавших необычные положения разных предметов и отношения между ними. Если в красоте и гармонии образов находит выражение истина, то в этом чертеже, с его симметрией, должна скрываться истина высочайшего порядка.
Рядом с чертежом стояло примечание, написанное малюсенькими буквами. Даже острейшее зрение поэта не сразу его разобрало. В нем говорилось о том, как следует строить сооружение.
Проследив пальцем за линиями на чертеже, Данте убедился в том, что Бигарелли пытался изобразить что-то вроде маршрута вырвавшейся на свободу необузданной силы, несущейся от одного зеркала к другому между глухими стенами сооружения, чтобы в конечном итоге оказаться в его центре, где предусматривалось что-то вроде внутреннего двора. Там несколькими скупыми чертами был изображен какой-то предмет и несколько зубчатых колес. Рядом с ним находился обведенный красным рисунок в крупном масштабе, изображавший две оси с укрепленными на них полумесяцами и человеческий глаз, внимательно созерцавший одну из них.
«Lucis imago repercussa…»
Данте начал понимать, о чем идет речь. Он вспомнил слова из «Хроники», поспешно прочитанные в келье Бернардо. Теперь его феноменальная память выудила их из пучины небытия:
«Император был готов к великому опыту, а мудрый Михаил, вопреки мнению придворного астролога, придумал, как его осуществить…»
Поэт поднял глаза от бумаги. У него вспыхнули глаза.
«Lucis imago repercussa…»
Великому Фридриху помешала увидеть его смерть. Теперь его мог увидеть Данте.
Поэт повернулся к закрытому шкафчику, заваленному стопками бесценных книг. Данте взломал его дверцу кинжалом. Лампа Илии! Теперь он понимал, зачем она нужна. Понимал он и назначение копии замка Кастель дель Монте. Знал, что должен был рассчитывать убитый математик Фабио даль Поццо…
Об этом же говорил Арриго рядом со стенами Баптистерия, ценного для него лишь мраком внутри стен.
Колодец темноты, без которого философ не смог бы осуществить заветную мечту своего отца.
Не возрождение империи, навсегда поглощенной океаном времени! О ней мечтали люди с севера, венецианцы и тамплиеры. Арриго же лишь великодушно согласился им помочь, вынашивая в глубине своего сердца совсем другую мечту. Теперь Данте наконец ее разгадал.
Внезапно поэта охватила тревога. А что, если, проникнув в этот секрет, он посягнет на божественную тайну? У него к горлу подступил комок, а на глаза навернулись слезы. Он не выдержал и расплакался от сердечной боли.
— Так вот чего ты хотел! — всхлипывая, воскликнул он, обращаясь к трупу Арриго.
— В чем дело, учитель? — воскликнул кто-то за дверью. — Вам нехорошо?
— Все нормально, — ответил Данте, стараясь не всхлипывать. — Это просто страшный сон…
Поэт надеялся на то, что человек в коридоре удалится, но дверь в келью приоткрылась, и на пороге показался монах со светильником в руке, который с подозрительным видом несколько раз перевел взгляд с Данте на Арриго и обратно.
— Приор, это вы? А что вы здесь делаете? А мессир Арриго?..
— Он умер. Но не по воле Божьей. Он сам решил покинуть этот мир и покончил с собой, — объяснил поэт ошеломленному монаху, который при звуке этих слов в ужасе поднес ладонь ко рту.
— Самоубийство? В этих святых стенах? Я должен сообщить аббату! — пробормотал он, не сводя глаз с покойника.