Большой выбор заграничных канцелярских товаров: клетчатка, калька, рулетки, перья, карандаши, готовальни, ленты для пишущих машинок, копировальная бумага, кнопки и т. д.
п о с а м ы м д е ш е в ы м ц е н а м».
Дантист достал авторучку, блокнот. Сделал какую-то запись. Потом вернулся. И вот тогда взглянул за конторку, под лестницу. Пломбы на двери больше не было. Дверь стояла даже немного приоткрытой...
Он вышел из гостиницы. Кругом растекалась необычная, почти недневная тишина. Мелодично журчала река. Розовые пятна, как листья, плыли по ее стальной воде. Высокие облака отражались в воде. Толстоватые чинары держали над собой роскошные кроны блестящих листьев — темно-зеленых, лиловых, золотых. Тополя, наоборот, были стройны, глядели в густеющее небо, где парила какая-то черная птица, возможно даже орел.
Было свежо, словно осенью. Во дворе напротив, что уползал в гору фруктовым садом, дымила глиняная печь. Возле печи был навес из ржавого железа, видимо защищающий от дождя. Смуглая женщина подкладывала в огонь рубленые ветки. Маленький мальчик держал на руках кошку. Женщина что-то сказала. Мальчик выпустил кошку и побежал в дом...
Дантист пересек город пешком до самого вокзала. На вокзале он взял из камеры хранения чемодан. Потом позвонил по автомату.
— Викторию Германовну можно? — спросил он в трубку.
Сода в стакане поднялась, когда Салтыков начал мешать ложкой.
— Извините, — сказал он Шелепневой. — Вы присаживайтесь.
Шелепнева осторожно, будто в потемках, села на стул, не сводя красивых испуганных глаз с начальника уголовного розыска.
Салтыков выпил воду. Сморщился. Поставил стакан на тумбочку. Вынул из ящика стола чистый лист бумаги. Положил перед собой.
— Шелепнева Татьяна Павловна.
— Да.
— Год рождения?
— 1904-й.
— Место рождения...
— Город Батайск.
— Семейное положение?
Шелепнева потускнела глазами. С напускной кокетливостью передернула плечиками:
— Не расписаны мы...
— Кто это «мы»? — спросил Салтыков, пододвигая к себе чернильницу.
— Ну... Федор и я.
Салтыков теперь изучающе смотрел на Шелепневу. Нет, ее нельзя было отнести к числу женщин, наделенных яркой красотой. Однако она была милая, с хитроватыми черными глазами, с хорошей фигурой. Само собой разумеется, ее могли любить мужчины. И ревновать тоже. В этом сомнений у Салтыкова не было.
— Место работы и должность.
— Гостиница «Эльбрус», горничная.
— А этот ваш... муж Федор... Пожалуйста, отчество, фамилия. Чем он занимается?
— Федор Максимович Глотов... Работает инспектором в Компоме.
— Где? — не понял Салтыков.
— В Комитете по оказанию помощи демобилизованным инвалидам и их семьям.
— Так... Хорошо, — записал Салтыков. Потом спросил: — Вы знали Попова Вадима Зотиковича?
— Знала, — тихо ответила Шелепнева. — Он работал у нас завхозом.
— Какие были у вас отношения?
— Мы дружили. Конечно, до моего замужества, — поспешно пояснила Шелепнева.
— А ваши письма к нему? Трудно поверить, что, живя в одном городе, вы переписывались.
— У нас с Федором была ссора. Вернее, разрыв... И я уезжала к родителям в Батайск... Вот тогда и возникла переписка с Поповым. Он хотел на мне жениться, по-настоящему... — Она умолкла. Но взгляд не опускала, смотрела напряженно, выжидательно. На ее загорелой длинной шее пульсировала жилка.
— Вы не согласились? — спросил Салтыков,
— Федор помешал. Он приехал в Батайск. И стоял на коленях... Я простила.
— Он знал о Попове?
— Ну и что? — запальчиво ответила Шелепнева. — Я не спрашивала, что у него с кем было. И не собиралась перед ним отчитываться...
Салтыков неодобрительно усмехнулся. И даже покачал головой:
— Отчитываться вам перед Глотовым или нет — это дело ваше. Личное... Мы же, работники уголовного розыска, должны помнить, что бывает, когда, казалось бы, сугубо личные дела приобретают общественную окраску. Особенно на почве ревности... И если вдруг Федор Максимович Глотов ревновал вас к Вадиму Зотиковичу Попову, то... Могло случиться то, что случилось...
— Нет! — Шелепнева испуганно повела рукой, словно отстраняясь от этой страшной мысли.
— Глотов проживает с вами на одной площади?
— Да, — сказала она едва слышно.
— Я выпишу ему повестку.
Каирова поселили в двадцать первом номере на втором этаже. Комната узкая. Возле лестницы. Кровать, стол, зеркало, рукомойник. Окно высокое. За окном — синие горы, зеленое ущелье. И река...
Шляпа, купленная в Армавире, хороша. Даже вчера, на духов день, когда центр города кишел народом, Каиров не увидел второй такой шляпы. Ужинал в шашлычной «Перепутье». Наверное, по случаю нерабочего дня там было полно посетителей. Однако владелец ее, Зураб Илларионович Лаидзе, услышав, что дядя Шалва шлет ему привет из Баку, обнял и расцеловал Каирова, на всякий случай пустил радостную слезу, чтобы никто не сомневался в его горячих чувствах к родному дяде и к друзьям родного дяди.
Он отвел гостя в маленький кабинет, вход в который, прикрытый тяжелой портьерой, находился прямо за чучелом медведя. Там, в кабинете, Зураб деловито спросил:
— Как устроились?
— Хорошо,
— Салтыков звонил, интересовался, приехали вы или нет. Что ему передать?
— Во сколько вы открываете шашлычную?
— В двенадцать.
— Встретимся здесь в половине первого.
— Все понял. Как Володя Боровицкий?
— Живой.
— Мы с ним в двадцать первом году в Белоруссии за бандой Прудникова гонялись. Ее из Польши перебросил контрреволюционный комитет «Народного союза защиты родины и свободы». Володя мне тогда жизнь спас. Братьями мы стали.
— Он рассказывал.
Зураб улыбнулся, спросил:
— Что будешь ужинать?
— Самое лучшее, — ответил Каиров.
— Все ясно без дальнейших объяснений.
На другой день, 14 июня, Каиров, как и было условлено, встретился в шашлычной «Перепутье» с начальником горугро Салтыковым.
— Боровицкий просил подготовить для вас список жильцов, которые были в гостинице в день убийства Попова, 28 мая, и живут по настоящее время. Таких жильцов осталось трое. — Салтыков передал Каирову лист бумаги.
На листе были напечатаны следующие фамилии:
1. Нахапетов Рафаил Оскарович, 1899 года рождения, прибыл из г. Майкопа. Заготовитель Агентства Всероссийского кожевенного синдиката. Комната 31.
2. Сменин Гавриил Алексеевич, 1880 года рождения, прибыл из г. Сочи. Врач — частная практика. Комната 33.
3. Кузнецов Александр Яковлевич, 1890 года рождения, прибыл из г. Москвы. Место работы: Совкино. Комната 38.
Салтыков сказал:
— Следует обратить внимание, что дежурный администратор Липова видела Нахапетова ночью на лестнице в гостинице за несколько минут до того, как обнаружила труп завхоза Попова. В понедельник 30 мая Нахапетов выехал из гостиницы и в субботу 4 июня поселился вновь. Мы запросили Сочи, Майкоп, Москву подтвердить данные на этих людей. Ответ пришел пока только из Сочи. Врач, занимающийся частной практикой, по фамилии Сменин, не зарегистрирован.
— Хорошо, — сказал Каиров, возвращая листок бумаги Салтыкову.
— Вы не возьмете?! — удивился тот.
— Я все запомнил... Просьба такая к вам: выясните, кому принадлежит светло-серый «роллс-ройс» и как он попал к владельцу.
— Отвечу сразу. В городе всего две частные машины. «Роллс-ройс» принадлежит Шатровой Виктории Германовне. Попал он к ней совершенно законным путем. Она купила машину у вдовы красного командира, который в свое время был награжден этой машиной за доблесть и мужество в борьбе с белогвардейцами. По профессии Шатрова художница. На паях владеет здесь художественной мастерской. Оформляет интерьеры, рекламу. Исправно платит налог с каждой силы самодвижущегося экипажа — 6 рублей за одну лошадиную силу, дважды в год.