Д: Так ведь Господь не меньше, чем ради десяти готов был простить…
А: Ты соотноси количество с качеством. Христос, я думаю, один не меньше сотни праведников стоил, а Авраам свой обратный отсчет только с пятидесяти начал.
Д: Так ведь это сам Бог и был? Сам Бог воплотился и искупил.
А: Да, воплотился и искупил всю нашу глупость, темноту и невежество, всю нашу глубокую бессознательность.
Д: А что мы тогда, если мы не есть Бог?
А: Здесь надо человечество рассматривать как некое единое целое. Что значит – «что мы тогда, если не Бог»?
Д: Ведь все, что Бог создал, это Он и есть.
А: Ну, нет. Как это: «Все, что Бог создал, это Он и есть»? Бог и Люцифера создал.
Д: Значит, и он Его часть.
А: Нет, все-таки Бог не часть Люцифера.
Д: Нет, наоборот.
А: Ну, если наоборот, то может быть. Только, видишь ли, это та часть, которая в своем свободном волеизъявлении от чести быть Его частью отпала, захотела быть чем-то самостоятельным.
Д: Но у нее же это не получилось?
А: Считают, что получилось. Не быть Его частью ему, конечно, не удалось. Но у него получилось другое: он был одной Его частью, а стал совсем другой. И вовсе не той, какой он рассчитывал стать.
Д: Значит, нет никакой свободы у него?
А: Не стало. Была, да сплыла. Давайте продолжим. Что получилось? Христос не просто обличил тьму, рассеянную в человеках; самый главный дар, на который было направлено снисхождение Духа Святого, и самое важное, что Он сделал (Христос по большей части воевал ведь не с людьми), было направлено на нижние слои мироздания. Он, если можно так выразиться, их «переиграл». И вся Его земная жизнь была посвящена по большому счету именно этому. Как Он это сделал? Благодаря соединению Божественного и человеческого начал Христос смог попасть туда, куда до этого Господь проникнуть не мог. Это очень интересный момент. Есть такая фраза: «Бог не ведает зла». Слово «не ведает» здесь не означает, что Он ничего о нем не знает.
В: Не причастен?
А: Да, не причастен. Зло от Него не исходит.
Д: Вот ты сказал, что Христос попал туда, куда Бог не мог проникнуть. Но как Бог не мог куда-то проникнуть, если Им проникнуто все, Саш? Я ничего не понимаю.
А: Он пронизывает все, а вот Им проникнуто далеко не все.
Д: Почему же Он не может куда-то проникнуть, если Он пронизывает все?
А: Брахма пребывает во всем, но не все пребывает в Брахме. У человека, который хочет покончить жизнь самоубийством, мысли чернее ночи. А где Господь, там свет, ясность и понимание. Почему Он не проникнет в мысли этого человека? Почему дает ему возможность совершить тяжкий грех?
Д: Он уже наделил его свободой воли.
А: И…? Вмешиваться Он уже не может.
Д: Сам себя ограничил. Получается, Господь намного честнее, чем все мы. Мы дали слово – взяли. А Он свое обратно не берет.
А: Господь, будучи светом, не имел права вторгнуться в то царство тьмы, которое суммой своих свободных, но отвернувшихся от Него воль создали те или иные существа, (потому что ими могут быть не только люди, но и духи) – царство, называемое адом, или преисподней. Оно было создано как тьма, которая есть свободно изъявленное отрицание света, и поэтому свету туда проникать было нельзя – именно по этому принципу свободы воли. Эта тьма не была чем-то пассивным, как, например, физическая тьма (вы стоите в комнате – темно, нет света; внесешь фонарик – будет свет): она стала началом духовно активным. Ад, преисподняя стремились завлечь в себя как можно больше душ. И именно против этой активности трансцендентного по отношению к человеческому мира, именно против нее был направлен по большому счету приход Христа на землю. Хотя Он воплотился на земле, ходил по земле и имел плоть человека, на самом деле Он воевал в других мирах и с другими мирами – более могущественными, чем жалкий синодик с его жалкими первосвященниками.
Д: Они очень подпитывали нижние миры.
А: Это нижние миры их подпитывали, Даша, а не наоборот. Они были просто пешками, марионетками в большой игре.
Д: Но они же дали свое свободное согласие на это?
А: Насчет свободного согласия – вопрос очень сложный и неоднозначный.
Д: Но у каждого есть выбор.
А: Да. Но не каждый его замечает. Это как с плачем. Блаженны плачущие, ибо обретут надежду, да? И вот приходит этот миг надежды, а кто о нем знает? И мы отказываемся от него, даже не осознав, не заметив, что мы от него отрекаемся. Я могу сказать, что в моей душе, на моей совести таких самоотречений очень много. Еще больше их было в детстве. Пик – это шестой-седьмой-восьмой класс. Вот умри я тогда – попал бы в ад без разговоров. И там бы очень долго оставался. Но каждый раз я отрекался, находясь во тьме тотального невежества.