Так она стала официанткой в гарнизоне KFOR на другом конце Косово, а всего через месяц — и «лицом Программы Национальное Многообразие», одним из участников и спонсоров которой была Sotechso. Адаптация служащих из «третьих» стран, инвалидов, матерей-одиночек на разных предприятиях ЕС и все такое… Мсье Люк был страшно доволен и даже предлагал ей участие в конкурсе «Мисс Sotechso», обещал победу. Она согласилась было, но, вспомнив про отца, отказалась: мелькнул страх, а вдруг она как-то подставит его, если высунется… Неприятные люди в строгих костюмах появлялись пару раз и задавали ей вопросы об отце, но ничего не добились. Она и в самом деле ничего не знала — отец не давал о себе знать, как и его брат, объявленный в розыск как «военный преступник».
Хотя это было самое резкое изменение в ее жизни, она этот период запомнила плохо. Очень чистые столы, звенящие звуки, шум подносов, движение и колыхание крупных тел в камуфляжах… Она все воспринимала без чувств, как робот, работала, как робот, но, похоже, работала, как очень хороший робот. То ли за заслуги, то ли за особую симпатию со стороны мсье Люка ей предложили поездку в Париж… То есть предложил сам мсье Люк.
Sotechso открывала свою новую «точку» — ресторан — на Эйфелевой башне, и Ксавье Люк добился, чтобы ее взяли туда стажером в рамках той же гуманитарной программы. Мсье Люк и вправду был хорошим человеком, он помог ей без всяких особых ожиданий на ее счет, но и она во всех отношениях украсила его послужной список.
— Вообрази, ты увидишь самый красивый город мира с высоты птичьего полета, — сказал он и развернул руки, как крылья. — Я уверен, что оттуда ты полетишь уже сама, куда захочешь… Только, когда поднимешься, постарайся не упасть в обморок от всего, что увидишь.
— Я не упаду, — твердо и решительно сказала она, как говорят «я не подведу».
Первые дни она воспринимала, как ненастоящее, как будто она была окружена панорамным телевизионным экраном. В обморок она не падала, никакого возбуждения и восхищения не переживала — телевизор он и есть телевизор.
Она включилась, когда в мире что-то выключилось… Однажды, через неделю после ее приезда в Париж, что-то в ресторане случилось с электрикой за час до закрытия. Свет погас, публика ахнула и глухо зашумела…
А она оцепенела, вдруг пораженная огнями вдали… и облаком аромата, в который она попала. Париж внизу светился и мерцал, а ее поразила двойная цепь больших электрических огней, тянувшаяся по какому-то проспекту до горизонта, что слился с темным, пасмурным небом. Эта цепь пугающе сочеталась в ее восприятии с сильным ароматом подмороженных яблок и цитрусовых. Запах пошел волной от женщины, сидевшей за столиком, рядом с которым она остановилась в миг затемнения. В тот момент она ее практически не видела, но очень ясно вспомнила.
Женщина была совсем не похожа на ту худощавую, высокую и моложавую блондинку с морщинами, которая угрожала ей микрофоном в ее родном Косово, но пахли они обе одинаково… Потом она узнает, что это духи линии Bvlgari, и обе женщины носили на запястье часы Bvlgari. Браслет часов мерцал в темноте цепочками бриллиантовых огоньков. Тогда она поклялась, что не наденет на себя никакой одежды из этого мира, кроме униформы той компании, которая ей будет платить деньги за работу, что все лифчики и трусики на ней будут самого дешевого восточного производства, что на ней никогда не будет никаких брендов, стань она хоть миллионером. И еще она поклялась себе в чем-то, что не могла тогда определить никакими словами, она только чувствовала, что ее непонятная клятва как-то соединена с концом этого освещенного цепью огней проспекта, который она видит с высоты птичьего полета.
С эстрады незнакомый ей человек мягким голосом призвал всех к спокойствию и сказал, что никакой угрозы террористического акта нет, что освещение через пару-тройку минут будет восстановлено и что гостям представилась уникальная возможность увидеть вечерний Париж как он есть.
Ее попросили уйти. Проходя мимо электриков, колдовавших в ярком белом свете фонариков, она заметила, что они копаются не там, и коротко сказала, где место поломки. Они посмотрели на нее. Она не увидела их лиц в контровом освещении, но запомнила их удивленные позы.
На другое утро ее вызвал к себе старший менеджер и спросил, откуда она знала, где обрыв. Она пожала плечами, сказала, что не знает, а просто всегда видит, как и ее отец… Тут она испуганно запнулась.
На другой день ее вызвали опять, и в кабинете она увидела того же менеджера, а еще незнакомого седого человека в очках и мсье Люка, который смотрел на нее с таким интересом, будто вовсе не знал ее, а только что прочел о ней в главных газетах.