Но Юрика непросто было сбить с толку.
— Он, его Васей зовёт, а тот его папой, — продолжал докладывать он, — у них, короче, тоже груз пришёл на растаможку, слышите шеф. У них тоже фирма! Я подслушал!
Разгадка двойственности упыря неожиданно разрешилась, но это теперь известие оставило меня почти равнодушным. Ну, подумаешь — оказался папа с сыном: мог бы и раньше догадаться по их похожим рожам. А то, Карлос Кастанеда, нагваль Хулиан…. Хули, ты тут мне, понимаешь….
— Юрик, продолжай следить за обстановкой, — слабым голосом из последних сил, отдал я директиву, — вечером я тебе обя… обязательно перезвоню. Давай, — я нажал отбой и мгновенно провалился в сон.
Спал я долго и видел разные сновидения: в одном из них ко мне приехал Баев на белых помятых и поцарапанных жигулях.
— Ты что, совсем оборзел? — с безмерным удивлением, глядя на меня, спрашивал он, — где мой кадиллак? Где моя Айова? Ты на какую рухлядь меня, самого Баева, посадил?
С этими словами он подступал ко мне всё ближе и ближе.
— Да, ты знаешь, что я с тобой сейчас за это сделаю? — пригрозил он, и став передо мной на колени, начал расстёгивать мне молнию на джинсах, — сейчас ты увидишь, что я сделаю!
— Эй, а ну пошёл прочь от меня, гомосек проклятый! — я отчаянно схватился за свои штаны, но Баев, превратившийся вдруг в Вовку Анонима, был очень изворотлив.
— Ну, не дёргайся дурачок, чего же ты, — вдруг ласково заговорил Вовка почему-то женским голосом, — я ведь осторожно.
«Эх, и погиб козак! Пропал для всего козацкого рыцарства!», — горько подумал я, рванулся из последних сил и проснулся.
Надо мной в полутьме комнаты, касаясь волосами моего лица и руками кое-чего пониже, склонилась Наташка Метелицина. От неё пахло сложным составным запахом спирта, бензина, сигарет и помады. Я облегчённо вздохнул: приснилось.
— Наталья, — спросил я, тем не менее, как можно более строго, — как там работа, идёт? Успеваете?
— Так, вечер уже, Алексей Владимирович, — хихикнула Метелицина, продолжая щекотать меня своими волосами, — всё уже сделали. Ой, ну и надышались ребята растворителем заодно, вентиляция здесь никакая. А я к вам зашла, проведать, а вы тут спите, — и с этими словами она всё-таки расстегнула мне молнию на джинсах.
— Опять на рабочем месте, — упрекнул я её и тоже расстегнул ей лифчик под кофточкой: как мои руки так быстро у неё там оказались я и сам не понял.
— А в других местах мы с вами и не встречаемся, — жарко задышала Наташка, — а с прошлого раза ты, Лёшенька, ко мне так и не зашёл.
— Так, если меня муж твой сторожит на всех подходах, — возразил я, начиная стаскивать с неё тесную кофточку, — к тебе каждый раз как на войну.
— Да, он в рейсе опять. Ой!
— Что такое?
И в комнате вдруг стало гораздо светлей.
— АГА! — сказал кто-то неподалёку страшным загробным голосом, не предвещающим нам ничего хорошего, — АГА!!!
В трёх шагах от нас, в открытом дверном проёме стоял находящийся сейчас в рейсе Наташкин муж и испепелял нас обоих пылающим взглядом. Нет, так-то сам Метелицын, особого впечатления обычно не производит: небольшого росточка, лопоухий с острым личиком серого цвета — этакий типичный гопник недомерок. Но когда вы держите в своих руках груди его жены, а он в своих руках держит пожарный топор, всё как-то становится по-другому. Я даже на секунду, малодушно зажмурился: вдруг это просто новый сон на майоровском диване. Но злобный Метелицын с побагровевшими от ярости растопыренными ушами, походивший сейчас на взбесившегося чебурашку, никуда не исчез.
— Попалась проститутка? — зловеще продолжил чебурашка, — думала, я тебя не выслежу? На иномарках, падла, катаешься? — и он потряс над головой топором.
«Нет, всё-таки не сон», — подумал я, и Наташкины груди выскочили из моих рук. Но с другой стороны, претензии пока вроде высказывались только Метелицыной. Может, меня не будут вмешивать во внутрисемейные разборки? И я поправил на Наташке кофточку.
— Хана вам обоим, — Метелицын таки включил меня в список будущих жертв, — сейчас порублю в щепки вместе с диваном.
— Дима, успокойся! — взвизгнула Наташка, — я тебе всё объясню!
В ответ на это Дима сделал один шаг вперёд.
— Я на работе здесь! Человеку плохо на диване стало! — продолжала взвывать Наташка к логике чебурашки, — я ему оказывала первую помощь.
— Мне действительно было плохо, — пояснил я, но у этого придурка логическое мышление, видимо, отсутствовало напрочь.
— Тебе сейчас по настоящему плохо будет, — посулил он мне и многообещающе провёл пальцем по щербатому лезвию, — даже «скорая» не поможет.
— Да не было у нас ничего! — взмолилась Наташка, — в этот раз…
Зря она так, конечно, зря! Начало предложения было ещё неплохое, но вот конец её мужа просто взорвал.
— Ах, в этот?!! — и топор взметнулся над нашими головами.
— Помогите! Убивают! — заорала в ответ Наташка с такой силой, что на окне заколыхались занавески. Оглушённый акустическим ударом её муж на несколько секунд затормозился. Эти секунды нас спасли.
— Всем лежать! Работает ОМОН! — раздался зычный рёв из коридора. Затем оттуда же послышался грохот, как будто на пол уронили что-то тяжёлое, а затем донёсся дьявольский смех, — а мы уже лежим, — весело сообщил кто-то, — Серёга в атаку!
Метелицын растерянно опустил топор и повернулся к двери.
— Что за… — пробормотал он.
В дверном проёме появились двое новых действующих лиц: здоровый мужик в расстёгнутой до пупа рубашке и с пистолетами в обеих руках — но этот был хотя бы стоя, а вот второй товарищ вполз в комнату по-пластунски, как боец на учениях, зато без оружия. Товарищей я узнал — это были наши опера взятые Полусековым на подряд. Но вид у них был какой-то чересчур тонизированный, если так можно выразиться.
— Руки вверх! — заорал здоровяк и направил оба пистолета в голову Метелицына, — стреляю без предупреждения!
— И без возбуждения, — глядя на не до конца одетую Наташку, добавил опер, который был снизу.
— И без возбуждения, — согласился детина и щёлкнул курками.
Уши у чебурашки побледнели и он как зачарованный уставился на чёрные кружочки целившие ему в лоб. «Вот пусть теперь топором помашет», — мстительно подумал я, — «мне-то что? Сказали «всем лежать», а я и так лежу», — и принюхался к запаху растворителя, заползшему с комнату вслед за операми, — «неслабо ребята надышались».
Но в этот момент в комнату вдруг заскочил третий опер, и споткнувшись об второго, в корне изменил ситуацию, так как упал прямо под ноги первому — тому который был с пистолетами.
Наташкин муж родился под счастливой звездой, поэтому обе пули проскочили у него над головой. В следующее мгновение он вместе с топором выскочил на улицу прямо сквозь закрытое окно и занавески. После оглушительного грохота выстрелов звон разбитого стекла прозвучал завершающим финальным аккордом.
Опера, несмотря на пребывание в изменённом состоянии сознания, надо сказать, не растерялись. Здоровяк с криком «Стоять!» тоже телепортировался через окно. Третий опер, из-за которого чуть не застрелили Метелицына, также бросился в погоню, но через коридор: я услышал, как он на бегу приказывает кому-то овладеть задним проходом с улицы, чтобы не дать уйти преступнику. Опер, который, как и я, всё это время пребывал в лежачем состоянии, встал, отряхнулся с задумчивым видом и строго спросил:
— А вы что тут, трахались?
— Нет! — сказала Наташка: — Но это же не уголовное преступление, — сказал я.
Слова кого-то из нас двоих, вероятно, показались ему убедительными и он, шаркнув ножкой и пошатываясь, тоже удалился: наверное, чтобы принять участие в погоне за чебурашкой с топором.
Когда крики с улицы затихли, так же как и шум в коридоре, мы с Наташкой пришли в себя. Я почувствовал, что похмелье моё прошло, а Метелицына растерянно сказала: — Обалдеть, рассказать — никто ж не поверит.
Отдых придал ясность моей мысли.
— Так что, платы-то наши отмыли?
— Отмыли, — эхом повторила Наташка, медленно застёгивая пуговицу на своей кофточке, и видимо, всё ещё вспоминая пережитый стресс, — на складе лежат в коробках.