Анекдот.
Человек обвинялся в том, что он ударил женщину, ехавшую вместе с ним в двухэтажном автобусе. Судья спросил его, какие объяснения он может предложить.
Ну, сэр, было вроде так, — ответил обвиняемый. — Она села рядом со мной на первом этаже автобуса. Затем она открыла свою сумочку, достала свой кошелек, закрыла сумочку, открыла кошелек, достала монетку, закрыла кошелек, открыла сумочку, положила кошелек и закрыла сумочку. Потом она заметила, что кондуктор пошел наверх, поэтому она открыла свою сумочку, достала кошелек, закрыла сумочку, открыла кошелек, положила монетку, закрыла кошелек, открыла сумочку, положила кошелек и закрыла сумочку. Потом она увидела, что кондуктор спускается вниз, и поэтому она открыла сумочку, достала кошелек, закрыла сумочку, открыла кошелек, достала монетку и закрыла... Судья больше не мог вытерпеть.
— Хватит! — закричал он. — Вы сведете меня с ума.
— Вот это самое случилось и со мной, сэр, — сказал человек.
Вот это самое происходит и с вашим умом постоянно. Если вы наблюдаете за этим, вы чувствуете, что это как будто сводит вас с ума, но наблюдение — единственный способ пройти дальше этого. Иначе, знаете вы это или нет, вы безумны. Если вы не знаете этого, вы не станете святым человеком.
Наблюдайте это, идите в это, Сатиша. И я знаю, что Сатиша должна сойти с ума. Сегодня она задала почти три дюжины вопросов. Она должна сойти с ума! Но это хорошо. В становлении вашей бдительности вы благословенны. Держитесь этой бдительности. Становитесь более центрированными в этой бдительности. Чем более бдительными вы становитесь, тем дальше уходит шум вашего ума. Когда вы по-настоящему центрированы, ум исчезает — ведь в центрировании используется та же энергия, что вовлечена в мысли. Когда энергия центрируется, мысли просто умирают. У них нет никакой энергии. Они исчезают.
Герцог My из Цинь сказал По-ло: «Вы состарились, есть ли в вашем семействе кто-нибудь, кого я могу послать вместо вас найти мне лошадей?»
«Хорошую лошадь можно определить по её форме и виду, по её костям и мускулам, но великие лошади в мире, должно быть, угасли, исчезли, погибли, потерялись. Такие лошади не поднимают пыли и не оставляют следов. У всех моих сыновей талант меньше моего: они могут отобрать хорошую лошадь, но не великую. Но есть человек, я знаю, который носит, запасает и собирает для меня дрова, Цзю-фан Као. Как знаток лошадей он равен мне. Я предлагаю вам повидаться с ним».
Герцог My повидался с этим человеком и послал его найти лошадей. Через три месяца он вернулся и рассказал герцогу: «Я добыл одну, в Шао-чью».
«Что это за лошадь?».
«Кобыла, желтая».
Герцог послал кого-то привести её. Она оказалась черным жеребцом. Герцог, недовольный, вызвал По-ло. «Он не хорош, этот парень, которого вы послали мне, чтобы найти лошадей. Он не может даже отличить одну масть от другой и кобылу от жеребца. Что он может понимать в лошадях?»
По-ло вздохнул в удивлении. «Так теперь он вырос, так много!? Это показывает, что теперь он стоит тысячи, десяти тысяч, любого числа таких, как я. То, что видит такой человек, как Као, — это самый природный импульс, скрытый движениями лошади. Он схватывает существенное и забывает второстепенное, идет прямо вовнутрь и забывает внешнее. Он ищет и находит то, что ему нужно, игнорирует то, что ему не нужно. Суждение о лошадях такого человека, как Као, содержит нечто более существенное, чем лошади».
Когда лошадь прибыла, точно было доказано, что это великая лошадь.
Дао — видение всеобщего, видение целого. Части не имеют значения; части не имеют смысла сами по себе. Смысл принадлежит целому, единому, органическому единству — если вы ищете смысл в части, вы ищете напрасно. И не только это: если вы настаиваете на поиске смысла в частях, вы скорее разрушаете смысл, чем находите его. Это будет позиция разрушения.
Например, поэма не существует в словах, составляющих её, она существует в чем-то за словами. Она трансцендентальна. Если вы анализируете слова, предложения, лингвистическую форму, что вы хотите выиграть? Если вы разбираете поэму, если вы расчленяете поэму, вы убиваете живое единство. Вы как бы разбираете тело человека: к тому времени, когда вы преуспеете в разборке тела человека, дух его уйдет. Все, что вы найдете, будет мертвым трупом. А вы искали человека, а не мертвый труп. Человек — это единство, как и поэма.
Если вы расчлените поэзию, вы найдете предложения; если вы расчлените сложные предложения, вы найдете простые предложения; если вы расчлените простые предложения, вы найдете слова; если расчлените слова, останется алфавит. Но где же поэзия — поэзия, взволновавшая ваше сердце? Где же красота, тронувшая ваше существо, давшая вам крылья? Где это видение? В алфавите ничего этого нет.
Как исчезло все это? Ваш подход был в основном неправильным. Ваш подход был в основном разрушительным, насильственным. Вы расчленяли. Поэзия должна рассматриваться в целом. Она должна схватываться как целое. Если вы схватываете её как целое, то каждое слово вносит свой вклад; если вы не можете схватить её как целое, то слова не составляют её. Слова составляют только тело поэмы, но не её сердце. Да, сердце не может существовать без тела, но сердце — это не тело.
Человек, конечно, не может существовать без тела, но человек — это не просто тело. Человек — это нечто гораздо большее. Человек гораздо превосходнее. Человек гораздо выше. Он погружен в тело, живет в теле, но он — не само тело. Тело — это храм, и человек — Бог в нем. Да, если вы разрушите храм, Бог не будет иметь местопребывания; он исчезнет, испарится.