Что же случилось? Это тот же человек, который был против всякого насилия. Но тогда насилие было невозможно, Индия не была в состоянии бороться с Британией насильственными методами. Поэтому ненасилие было предпочтительно, и Ганди использовал это. Но когда Индия стала независимой, он забыл все свои разговоры о ненасилии. Он тогда не говорил: «Распустите армию сейчас же. Распустите полицейские силы. Пусть страна управляется любовью». Он забыл все о ненасилии.
Вот почему я говорю, что он был политиком. Если бы он был религиозным человеком, то у него была бы реальная возможность быть ненасильственным. Страна стала свободной, теперь он должен был распустить вооруженные силы, армию, полицейские силы. На самом деле он должен был отменить само правительство, поскольку правительство — это организация насилия. Но он хранил молчание.
Политик может использовать мораль, когда она служит его цели. Он может говорить, что «честность — лучшая линия поведения», но помните: это политика. Это служит его цели. Линия поведения означает политику. А когда нечестность является лучшей линией поведения, что тогда? Когда она служит цели, то и она совершенно подходит. Политик как проститутка. Он подстраивается. Он оппортунист. Все, что служит его цели, становится его идеалом и его принципом. Глубоко внутри есть только один принцип: чтобы была удовлетворена его амбиция.
Король во всяком случае был искренним.
«Я не получаю удовольствия от людей, которые читают мораль. Чему ты собираешься учить меня?»
«Предположим, что у меня есть способ заставить любого, каким бы он ни был смелым и сильным, промахнуться, когда он кинется на вас с кинжалом или ударит вас. Это было бы интересно Вашему Величеству?»
Ни один даос не сделал бы так. Прежде всего, даос не пошел бы к королю — король должен был бы пойти к даосу. И даже в этом случае он не стал бы встречаться с королем, потому что он знает, что политик — это наихудший из возможных людей.
Буддийские классификации разделили людей на три категории. Первых они называют адампурус, наинизший, наихудший человек. Вторых они называют мадьямпурус, средний человек, и третьих они называют махапурус, великий человек. Махапурус — это тот, кто живет естественно, религиозно, без каких-либо амбиций, без какого-либо ума. Он лишь часть этого космоса, не борющаяся, не сражающаяся. Он просто плавает в нем, течет с ним. Он пребывает глубоко в состоянии всеприятия. Это махапурус, великий человек».
Следующим к нему подходит средний человек, который не полностью в потоке, но иногда возникают моменты, когда он течет. Иногда возникают моменты, когда он замирает, иногда он начинает бороться, а иногда он расслабляется. Он имеет двойной переплет. Он посередине. Иногда он движется вниз, иногда он движется вверх. Он еще колеблется. Он еще не стал решительным. Его целостность еще не завершилась.
И затем идет третий, наинизший, адампурус, наихудший. Он остановился на наинизшем и не хочет двинуться с этого.
Политик — это адампурус, наихудший; художник — это мадьямпурус, средний человек; религиозный — это махапурус, великий человек. А вне этих трех есть четвертый, турийя, — тот, кто прошел дальше всех категорий, кто вне категорий. Он пребывает в Дао. Он вне политики, он вне искусства, он вне религии. Он просто вне.
Ни один даос не пойдет учить короля. Это глупо. Ученик должен идти к Учителю. Почему? Потому что если ученик не идет и не ищет, он не готов учиться. Ученик должен быть смиренным. Если ученик топает ногой, кашляет и говорит сердито: «Чему ты собираешься учить меня?», то лучше не учить его. Он неизлечим.
Но есть различие между конфуцианцем и даосом. Конфуций и его последователи постоянно шли к королям и министрам, могущественным людям, и пытались обратить их, пытались убедить их. Они думали, что это самый простой путь изменить мир. Всегда так думали: если хочешь изменить человечество, то следует идти в столицу. Нет, доказано, что это неверно, абсолютно неверно.
В течение, по крайней мере, пяти тысяч лет нам хорошо известно, что путь преобразования человека не проходит через столицу; он проходит через сердце — не через столицу. И можно изменить только того человека, который готов к изменению, который желает измениться, который сотрудничает, который готов учиться, склоняться и отдаваться, чтобы достигнуть.
Но Хай-ань пытался. Он сказал:
«Предположим, что у меня есть способ заставить любого, каким бы он ни был смелым и сильным, промахнуться, когда он кинется на вас с кинжалом или ударит вас. Это было бы интересно Вашему Величеству?»
Теперь он пытается убедить короля на его собственном языке. Никогда не делайте этого, потому что, когда вы приносите религию на уровень наихудшего человека, религия разрушается.
Дао не может быть переведено на язык жадности, а это именно то, что делает Хай-ань. Он пытается перевести отсутствие желаний в алчность.
Король заинтересовался. Он сказал: «Отлично!» Посмотрите на перемену. Всего мгновение назад он топал ногой, кашлял и говорил сердито: «Чему ты собираешься учить меня? Я не желаю ничего слышать о морали». «Отлично! — сказал он. — Это вещь такого рода, о которой мне нравится слушать».
Теперь это подходит ему. Это не вынуждает его изменяться, ведь это религия спустилась вниз, чтобы подстроиться под него. Не он поднимался наверх, чтобы подстроиться под религию. Это весьма нерелигиозно. Делать так — это нерелигиозно. Этот человек, Хай-ань, опускается до уровня политика, вместо того, чтобы помочь политику выйти за пределы его убеждений. Он сам опускается до уловок. Чтобы убедить короля в том, что он принес истину, он опускается почти на уровень лжи.
Что он говорит? Он говорит, что может заставить любого, «...каким бы он ни был смелым и сильным, промахнуться, если он кинется на вас с кинжалом или ударит вас». Это кажется хорошо для эго, алчного эго, поскольку, если будет сделано так, будет достигнута непобедимость. Это кое-чего стоит. Теперь это соответствует амбиции. Это становится линией поведения, это становится стратегией.