— Ради Бога, — раздраженно рявкнул министр, — брось этот ужасный жаргон. Ты имеешь в виду, что придирался ко всем, чтобы что-то здесь записать. Надеюсь, ты вытащил всю команду из постелей.
Министр быстро прочитал отчет. — Хорошо, хорошо, — кивнул он, — насколько это возможно. Что на самом деле означает плохо, очень плохо. Это не твоя вина, Брайан, — поспешно добавил он. Тебя следует похвалить за работу, проделанную с такой энергией. Но есть интересные подробности.
Он перечитал отчет.
— Счетная машина исчезла. Девушка исчезла. Месяцы записи уравнений Андромеды с помощью радиотелескопа в Болдершоу-Фелл прошли впустую. Некто по имени Флеминг, которого я помню как неопрятного и самоуверенного выскочку, тоже скрылся. Когда я с ним познакомился, у меня создалось впечатление, что он пьет. Что, вероятно, означает, что он тоже распутничает. Я подозреваю, что в этом разгроме есть обычное безвкусное сексуальное подводное течение. Тем не менее, это вопрос для МИ 6 и их коллег в Ярде. Они должны найти их. Более интересной является эта заметка о том, что наш коллега Осборн посетил Торнесс вчера вечером.
Он поднял глаза и вежливо посмотрел на Фозергилла. — Где Осборн? Пропавший, я полагаю?
Фотергилл позволил себе минутное колебание, прежде чем ответить. — Нет, сэр, я нашел его. Он сел в ночной поезд, который прибыл в Юстон полчаса назад. Я взял на себя смелость потребовать его немедленного присутствия здесь от вашего имени.
— Совершенно верно. И я прочищу ему мозги. Эти государственные служащие на постоянной работе считают, что на них управы нет. — Министр прочистил горло. Он понял, что нарушает конвенцию, открыто критикуя постоянного заместителя секретаря Департамента перед младшим персоналом.
— На данный момент это всё, Фозергилл. Проводи Осборна, как только он приедет. И напомни мне, чтобы я не опоздал на 11-часовое совещание. Ты понадобишся мне в 10.30, чтобы забрать мой меморандум.
Фозергилл бесшумно исчез. У министра было время выяснить еще несколько фактов, прежде чем было объявлено об Осборне.
Как старшему государственному служащему заместителю госсекретаря разрешалось, даже поощрялось, поддерживать личный контакт с проектом Торнесса. Но зачем этот визит накануне? И почему, как показала книга записей в комнате охраны Торнесса, он зарегистрировал посетителя, не назвав имени?
Мысль о каком-то шпионском скандале, непосредственно затрагивающем Министерство науки, довела его ярость до апогея к тому времени, когда Осборн вошел сразу после того, как постучал.
Министр сердито посмотрел на него. — Кто был этот парень, которого вы взяли с собой в Торнесс? — спросил он без предисловий.
— Ассистент, — коротко ответил Осборн.
Министр был полон решимости сдержаться, если сможет. — Зачем вы его забрали? — требовательно спросил он. — Для чего вам понадобился помощник ночью?
Осборн, казалось, обнаружил на столе министра что-то чрезвычайно интересное. — Для него очень важно быть на виду, — пробормотал он.
Министр встал со стула и подошел к окну. Ему было не по себе от спокойствия этого человека, и он знал, что у него будет мало шансов докопаться до истины, если он не сможет нарушить его спокойствие. Прямо сейчас единственным человеком, которому грозила опасность потерять самообладание, был он сам.
— Я полагаю, это не он установил мину?
Он знал, что это был неправильный подход. Каких бы неэтичных взглядов ни придерживался Осборн, он был не из тех, кто помогает в насилии. — Хорошо, конечно, он этого не делал, — поспешно продолжил он.
— Но ты ведь понимаешь, что это значит, не так ли?
Он отошел от окна и встал лицом к лицу с Осборном.
— Мы потеряли наш национальный капитал, весь. Счетная машина исчезла. Девушка исчезла. Даже первоначальные данные, полученные телескопом Боулдершоу, исчезли. Нет никаких шансов начать все сначала. Из первоклассной державы, обладающей ноу-хау для неприступной обороны плюс всем потенциалом промышленного превосходства, мы теперь низведены до второсортной державы; фактически, третьесортной.
Осборн отвел взгляд от стола и мягко посмотрел на своего инквизитора. Его молчание еще больше взбесило министра.
— Раз в миллион лет, — отметил он, — если не реже, планета получает рождественский подарок с другой планеты. И что делает какой-то чертов дурак? Он идет и сжигает его.
Он снова подошел к окну и посмотрел вниз на уличное движение в Уайтхолле.
— Он был дураком?
Буркнул Осборн себе под нос.
— Мы вернемся к американской помощи к концу года, — парировал министр.
— По крайней мере, Америка — босс, которого вы можете понять, — сказал Осборн. — Эту информацию об Андромеде мы должны были принять за чистую монету. Результаты казались великолепными. Но кто понимал, что все это значит? Откуда-то из этой умирающей и полумертвой спиральной туманности Андромеды приходит сообщение, которое не имеет смысла ни для кого, кроме компьютера — и сумасшедшей девушки; и, возможно, одного честного перед Богом ученого-человека.
— Вы имеете в виду Флеминга, — сказал министр.
Осборн проигнорировал его. — Учитывая, что разум в каком-то уголке космоса посылает нам поток технических данных, которые позволяют нам послушно заставить антропоморфное существо управлять счетной машиной, кто честно поверит, что всё это для нашей пользы, а не для их?
Министр закурил сигарету. Он не мог не быть немного впечатлен этим аргументом. — Это то, что подумал Флеминг? — спросил он.
— Что это была попытка захвата власти? Да. Я не говорю, что он разнес компьютер на куски, но если он это сделал, я, например, не виню его. Я благодарю Бога, что это не попало в чьи-то другие руки.
Министр был простодушным человеком. Ему не нравились споры об этике. Людям было лучше, когда они делали только то, что им говорили. "Моя страна права или нет, моя мать пьяна или трезва" — такой девиз он слышал, когда был мальчиком. Он подумал, что это довольно хорошо.
— На чьей вы стороне, Осборн?
Осборн одарил его вежливой улыбкой. — Обычно на стороне того, кто проигрывает, министр.
Его шеф с отвращением фыркнул. — Я надеялся, что у вас будет что-то полезное, чтобы внести свой вклад. Я был неправ. Возможно, Джирс достаточно расшевелился, чтобы выяснить, что, черт возьми, происходит в том месте, директором которого он должен быть.
Министр включил интерком и попросил секретаря соединить его с Торнессом. Осборн воспринял это как окончание разговора. Он медленно вышел из кабинета. В глубине души он был несколько удивлен тем, что все еще оставался свободным человеком. Никогда прежде за всю свою четко спланированную и спокойную карьеру государственного служащего он не позволял своим чувствам влиять на чувство долга. И все же, учитывая то, что произошло, он не испытывал ни малейшего сожаления. На самом деле он помог Флемингу, и его беспокоило только то, что никто не сможет это доказать.
Возвращаясь по коридору в свой кабинет, он позволил себе весело улыбнуться, представив себе Джирса в это неспокойное утро.
Джирс был карьеристом. Как директор Торнесса, он был светловолосым символом славы Министерств обороны и науки. Он ловко перешел к энтузиазму по поводу эксперимента Дауни после нескольких дней серьезных затруднений в вопросах использования ракетной техники. Джирс был человеком, который знал, с какой стороны хлеб намазан маслом. Он практически совершил приятное чудо, намазав его маслом с обеих сторон.
Но далеко в Шотландии Джирс теперь представлял собой преследуемого автократа. Несмотря на поступающие в его отсек в течение ночи лихорадочные сообщения, он одевался так же медленно и тщательно, как обычно, воротник его рубашки был неудобно жестким, а галстук туго затянут в маленький аккуратный узел. Но впечатление величественной помпезности, которое он считал необходимым для ключевого человека в научной технократии страны, было омрачено затравленным взглядом его усталых глаз за стеклами очков, черным блеском небритой щетины и нервной напряженностью его рта.