Лицо Ингера стояло у нее перед глазами: перед уходом она прокралась в обчину и еще раз взглянула на него. Он спал, но дышал ровно, не был ни красен, ни слишком бледен. За время болезни у него так отросла щетина, что он стал выглядеть гораздо старше – таким он будет, когда женится и станет зрелым мужем. Теперь он станет зрелым, жизнь его не прервется в юности. Молодой и полный сил, он быстро поправится. Снова засияют его очи, и улыбка его осветит мир, будто восход солнца…
Забрав скотину из стада, Гуннора отправила с ней Гуньку и Горляну, челядинку, а сама завернула к иве. Она по несколько раз в день приходила сюда – посмотреть, не видать ли знакомой долбушки на реке.
В этот раз долбушка на привычном месте сразу бросилась ей в глаза, и Гуннора вздрогнула от неожиданности, будто наткнулась на чудовище.
Однако людей на поляне не было, и у Гунноры оборвалось сердце. Она могла просто разминуться с дочерью, пока ходила к выгону, и та уже дома. Но первым делом ей подумалось: долбушка вернулась домой сама по себе, а дочь уже улетела куда-то на крыльях лебединых и не вернется никогда…
Гуннора сделала еще несколько шагов к воде и тут вдруг увидела, что на траве возле ивы кто-то лежит.
Это была Прекраса: она спала, положив ладони под голову, и лицо у нее было счастливое.
Глава 4
На четвертый день жар у Ингера перестал подниматься, осталась только слабость. Однако он быстро набирался сил и еще через три дня смог выйти во двор, на вольный воздух.
– Вот ведь повезло нам с этой девкой! – вырвалось у Ратислава, когда князя усадили под стеной, на теплом солнышке, и все окончательно поверили, что Марена от него отступилась. – Мы уж тут все думали, к дедам тебя призывают, на санях домой повезем…
– Вот оно как бывает! – Ивор поднял густые черные брови. – Пять старух, одна другой старее, попусту здесь шебуршились, а пришла молодая девка – и помогла! Сам бы не поверил, если бы своими глазами не видел…
– Какая девка? – Ингер непонимающе взглянул на кормильца.
– Которая тебя лечила.
– Здесь же эта… ключница Стремиславова была? Чудинка?
Громкий голос Лайны, привыкшей распоряжаться челядью, и ее чудинский выговор Ингер различал в полусне лучше, чем тихий говор Прекрасы и ее неслышную поступь.
– То ключница, а лечила тебя одна девка, дочь перевозчика с Выбут, – пояснил Ратислав. – Помнишь, мужик такой был рослый, с черной бородой, варяг, Хроком кличут?
– Хрока помню.
– Вот его дочь ведуньей оказалась. Приезжала, какие-то белые цветы привезла, поила тебя, клялась, что выздоровеешь. Вот ты и… – Ивор провел рукой сверху вниз, будто показывая Ингера ему самому.
– Правда? – Ингер удивился. – Я никакой девки не помню.
– Ты без памяти больше был в то время, или спал.
– Она тебя одолень-травой поила, – добавил Рагнвальд, один из двоих братьев, Ингеровых телохранителей. – Моя мать бессонницу ею лечила. Вот ты и спал.
– Где ж она?
– Восвояси убралась. Сказала, только на три дня ее мать с отцом отпустили.
– А какая она собой была? – Ингер слегка нахмурился, надеясь что-то припомнить, хотя его воспоминания о днях болезни были очень расплывчаты.
– Девка как девка, – Ратислав повел плечом.
– Беленькая такая, ровно нивяница[13], – добавил Кари.
– И золотистая, – подхватил Аки.
– Это веснушки потому что.
– А губы как ягоды!
– А глаза как река синяя!
– Брови как куницы пушистые!
Все те три дня отроки не сводили глаз с Прекрасы, не зная, любоваться ее красотой или дивиться мудрости.
– Ну, ну, распелись! – насмешливо осадил отроков Ратислав. – Она ничего так, миленькая, – снисходительно признал он потом. – Тощевата только.
– Чудно как! – сказал Ингер, помолчав. – Будто баснь… Какая-то девка неведомая, пришла, вылечила, ушла… Будто улетела.
– Да я и сам теперь думаю… – Ратислав выразительно почесал в белобрысом затылке. – Не примерещилась ли она нам, а, дядька?