Ивар, тяжело дыша от едва сдерживаемой злости, смотрел в глаза Ангрбоде, а она смотрела в его глаза — почти безо всякого выражения. Казалось, это может продолжаться вечно.
Ивар снова зарычал и, приподнявшись на одной руке, что было сил оттолкнул Ангрбоду.
— Ненавижу! Ненавижу тебя! — прокричал он. — Ненавижу!
Ангрбода уселась рядом и, подтянув к себе ноги, обняла руками колени. И, глядя на море, проговорила тихим ровным голосом:
— Харбард сказал, что пришел в Каттегат на зов Аслауг, но понял, что другая в нем нуждается сильнее. — И она вновь посмотрела Ивару в глаза. Какое было в ее взгляде выражение, он так и не понял: вызов, надежда — или что-то еще?
— Вот и иди к своему Харбарду! — выкрикнул Ивар. — Можешь даже уйти вместе с ним, он ведь всегда уходит! Я не хочу тебя больше видеть! Никогда! Уходи! Ненавижу тебя!
Ангрбода смотрела на Ивара, а он все кричал и кричал, повторяя одни и те же слова. Он даже несколько раз швырнул в нее песком, который загреб ладонями. Песок прилип к ее мокрым волосам и одежде.
А потом Ангрбода отвернулась, поднялась на ноги и пошла прочь. Больше он ее не видел.
Харбард в тот же день ушел из Каттегата, и те, кто видел это, говорили, что Ангрбода ушла вместе с ним.
Флоки выравнивал рубанком сосновую доску. Он строил для Бьерна очередной драккар. Ивар сидел по другую сторону от доски на толстом высоком пне и смотрел, как волны подкатывают к берегу — одна за другой. Рядом с мастерской Флоки всегда были замечательные виды и море казалось особенно манящим и красивым. Может, поэтому Ангрбода так любила его.
Ее не было уже год. Ивар тосковал по ней невыносимо. Но никому не говорил об этом, даже матери и Флоки. Когда братья подкалывали его насчет Ангрбоды, он делал вид, что только рад ее уходу: раз Харбард был ей так дорог — то и пусть. И изо всех сил старался в эти моменты не показывать, как зол на самом деле, чтобы никто не догадался, что он врет.
— А знаешь, у вас глаза похожи, — сказал вдруг Флоки.
— Что? — Ивар удивленно повернул в его сторону голову.
— У тебя и Ангрбоды, — пояснил Флоки, отложив рубанок. — Ну знаешь… очертания, брови… — Он взметнул вверх руку, и пальцы на ней принялись исполнять затейливый танец, пока он говорил. — И цвет немного… хотя у Ангрбоды хоть и голубые, но все же темнее. И чуть крупнее. Вот взгляд — взгляд непохож.
Ивар недоуменно поморщился и уже хотел было спросить, что это за бред, но тут до него дошло: Флоки тоже тоскует по Ангрбоде. И тоже не знает, как высказать эту тоску.
— Зачем ты назвал ее так: та, что приносит горе — Ангрбода, зачем? — с обидой бросил Ивар.
Флоки тяжело вздохнул и мотнул головой.
— Я хотел обмануть богов, Ивар. Я считал, что не заслуживаю такого дара. Хотел показать им, что рождение дочери ничего для меня не значит. Я боялся, что если боги будут знать, как она мне дорога, то отнимут, если я сделаю что-то неугодное им.
— Какая чушь! — фыркнул Ивар.
— Чушь? — переспросил Флоки, и уже обе его руки взлетели вверх и принялись вырисовывать в воздухе странные линии. — Вовсе нет. Боги чуть не отняли ее у меня много лет назад. Тогда Рагнар приковал меня в пещере, чтобы наказать за убийство своего друга Этельстана. Там я висел дни и ночи, и со сводов мне на темя капала вода: кап, кап, кап, кап… и мгновения сливались в бесконечность. Ангрбода заболела тогда и чуть не умерла. Хельга выходила ее — чудом. Мне кажется, после той болезни Ангрбода и стала… такой. Хотя Хельга говорит, что я все придумываю. Боги тогда наказали меня. Они хотели забрать у меня дочь, но сжалились, и забрали только ее часть.
— Разве боги могли наказывать тебя за убийство христианина? — удивленно вскинул брови Ивар. — Разве они сами не желали его смерти от твоих рук?
Флоки закатил глаза и на его лице заиграла полубезумная улыбка.
— Смерти христианина — конечно, желали. Но Этельстан был другом Рагнара, Рагнар очень ценил его и любил. И, убив Этельстана, я вырвал кусок сердца из груди Великого Рагнара Лодброка — своего собственного друга. Боги за это наказали меня.
Ивар потер ладони о колени. Под перчатками они вспотели и начали чесаться, но высушить их, не снимая намотанных поверх слоев толстой кожи, не было никакой возможности.
— За что боги наказали меня теперь, я не знаю, — вздохнул Флоки и снова взялся за рубанок. — Видимо, я много грешил, и им опостылело смотреть на это.
Ивар отвел взгляд. Он-то знал, в чем было дело: это он прогнал Ангрбоду, и в тот раз она почему-то решила выполнить его приказ. Но духу не хватало рассказать об этом — даже Флоки. Такая слабость была недостойна викинга, но Ивар ничего не мог с собой поделать.
— Почему ты думаешь, что ее забрали боги? — спросил он у Флоки.
— Потому что Харбард — одно из имен Одина. Потому что первое появление Харбарда в Каттегате предвестил один и тот же сон, привидевшийся трем женщинам, среди которых была моя Хельга и твоя мать — Аслауг. Потому что Харбард своим прикосновением унял те боли, что мучили тебя с рождения.
Про то, как Харбард унял боли Ивара, не раз рассказывала мать. Она говорила, что с младенчества он плакал днями и ночами, и она не знала, как ему помочь. А потом пришел Харбард и забрал часть его боли себе. Ивар знал точно, что всего лишь часть, потому что боль осталась с ним, может, меньше, слабее, но осталась. Боль была с ним днем и ночью, во сне и наяву, она ломала и выкручивала его тощие ноги с ломкими костями, обтянутыми кожей без единого намека на мышцы, боль разламывала на части поясницу и поднималась выше — по позвоночнику — к шее и голове. Боль заставляла злиться, все время злиться, злиться и ненавидеть — всех и все вокруг.
— Каждый раз, когда приходил Харбард, тонули дети, — повторил Ивар тот слух, который витал в Каттегате. — В первый раз, когда, как вы все говорите, он вылечил меня, утонули двое. И еще двое — мои братья, Уббе и Хвитсерк, — чудом спаслись. Во второй раз утонула маленькая дочь Бьерна — Сигги. И в третий раз, год назад, — еще двое. Разве Один может быть так жесток к невинным детям?
— Это были жертвы, которые необходимы для явления бога людям. Смерть тех детей была так же чиста, как и смерти во время ритуалов или смерти в бою, с оружием в руках, — со значением сказал Флоки и провел рубанком вдоль доски. Опилки под его инструментом свились в длинные кудри. Разыгравшийся ветер поднял их в воздух и унес прочь — к лесу.
— А что если это не был Один? — все не унимался Ивар. И, помедлив, все же произнес то, о чем боялся сказать: — Ведь тот же Локи может принимать разные обличья…
— Локи? — Флоки тряхнул головой. — Что ж, я назвал дочь в честь его первой жены. И если он решил взять Ангрбоду себе, разве я вправе противиться этому?
Комментарий к — три —
https://vk.com/album-150543532_247452576?z=photo-150543532_456239199%2Falbum-150543532_247452576
========== — четыре — ==========
Лагерта разрешила провести пир в честь свадьбы Уббе и Маргреты в доме ярла. Братья были довольны, и лишь Ивар не уставал повторять, что это и так было их право. Точнее, было бы, если бы Лагерта не убила мать…
Уббе выглядел невероятно счастливым, а Хвитсерк и Сигурд бросали в сторону Маргреты недвусмысленные взгляды. Но сама Маргрета чаще всего посматривала на Ивара — с опаской. Он отвечал ей — то многообещающим подмигиванием, то улыбкой с угрожающим оскалом. После похода в Англию он уже почти и не цеплялся к ней по-настоящему, но Маргрета все еще боялась его — и это хорошо!