— Я знал его больше тридцати лет, вероятно, ещё до знакомства с вами, Елена, но слово своё Юра держал крепко. О существовании его семьи в Канаде я узнал за несколько минут до его смерти.
— Я была уверена в том, что он пришлёт ко мне непременно вас, Лёвушка, — сказала она и запнулась на полуслове. — Простите меня, Юрашка по-другому вас не звал, он всегда говорил «Лёвушка», это вырвалось у меня просто автоматически.
— Пусть будет Лёвушка, мне даже приятно, — обрадовался Лев. Она проговорила его имя так, как в своё время произносил Натаныч, почти теряя последний гласный.
— Лена, в последние минуты жизни он думал о вас, — проговорил Лев, открывая портфель. — Вот, он просил передать. — И Лев протянул тонкую тёмно-зелёную папку, перетянутую с двух углов тонкой круглой резинкой. — Я не знаю, что здесь есть, честно признаться, я даже не открывал, — добавил он, — но, скорее всего, вещи, которые были Натанычу очень дороги.
— Да, Вера говорила мне, что он все письма и фотографии убирает в отдельную папку, а потом прячет её в углубление нижнего ящика стола, — спокойно произнесла Елена, снимая резинки с уголков.
— Простите, кто вам об этом сказал? — Лев был настолько удивлён словами Елены, что даже немного наклонился вперёд. Лицо его выражало полную озадаченность, брови поднялись наверх, глаза широко открылись. — Вера? Этого не может быть, она ничего о вас не знает, — уверенно произнёс он, покачав для важности головой из стороны в сторону.
— Вера знает всё почти с тех пор, как начался наш роман. — Ясный взгляд Елены привёл Льва в состояние замешательства.
— Как? — только и сумел проговорить он, всё больше удивляясь выдержке этой женщины.
Она оторвалась от папки и в упор посмотрела на Льва.
— Очень просто. Когда Юра приехал из командировки от меня, она всё поняла, но ничего ему не сказала. Она считала, что настоящая любовь — это когда ты принимаешь человека таким, какой он есть, и не пытаешься подстроить его под себя. Из этого не стоит делать вывода, Лёвушка, что она не видела Юриных недостатков, они есть у всех, и он не был исключением из этого правила, просто она его очень сильно любила, так же сильно, как и я.
Простые слова Елены перевернули сознание Вороновского, заставляя по-иному осмыслить собственную жизнь. Натаныч был очень счастливым человеком, если его по жизни сопровождала любовь двух замечательных женщин.
— Лена, скажите мне, если Вера всё знала с самого начала, почему же она согласилась делить близкого человека с кем-то другим? — спросил Лев и застыл, предчувствуя, что от этого ответа будет зависеть вся его дальнейшая жизнь.
— Она не делила Юру ни с кем, со мной в том числе, как не делила его и я. Вам, наверное, сложно это понять, потому что вы слишком цельный человек, Лев, но любовь к Вере и ко мне была для него разной. Он любил нас по-разному, не раздваивая себя, не разрывая и не мучая никого из нас, просто для Веры и для меня всё это было так же очевидно и просто, как для него самого. Я думаю, у нас обеих хватило ума не сделать его жизнь адом.
— Почему же тогда Вера ничего не сказала ему, ни разу, ни единого слова за все эти десятилетия? — изумился Лев.
— А зачем? Разве это было так необходимо? — Она пожала плечами и спокойно проговорила: — Он полюбил Веру задолго до встречи со мной, тогда их связала война, наверное, это сильнее всех штампов и печатей, вместе взятых. Но главное, скорее всего, даже не в этом, хотя та война переписала жизни многих. Они были родными, одинаковыми по состоянию души, по чувствам, они были словно две половинки единого целого.
Перебирая старые газетные вырезки, фотографии и письма, она тихо улыбалась, и улыбка эта, на первый взгляд не вязавшаяся с происходящим, стала для Льва понятной и ясной.
— Понимаете, Лёвушка, я никогда не хотела увести его из семьи, я не хотела делать ему больно, заставляя ломать свою жизнь в угоду сложившимся обстоятельствам. Говорят, что человек разный только в несчастье, а в счастье все одинаковы. Я думаю, это не так. Может быть, вам покажется странным, но мы обе крепко любили этого человека.
— Умирая, Натаныч просил его не осуждать, говоря, что жизнь длинная, — задумчиво произнёс Лев. Потом, оторвав взгляд от серебряной ложечки, он загадочно улыбнулся. — Я никак тогда не мог понять его слов, мне всё казалось, что жизнь проще и яснее и запутывать её лишний раз никому не стоит.