— Откуда тебе знать? — недоверчиво спросил оборотень.
— Так умер мой отец, — после паузы ответил маг.
— Ты никогда прежде не рассказывал о своих родителях, — неуверенно начал Мэа-таэль, когда, закончив обход новых заключенных, они поднялись на башню. Маг пожал плечами, не глядя на него.
— Не самая приятная тема.
— Ты говорил, что осиротел рано и детство у тебя было не из легких. И никогда не упоминал ни об отце, ни о матери, рассказывал только об учителе, который подобрал тебя в Киретском княжестве во время Синей чумы…
— Что еще я говорил о своем детстве? — пустым голосом спросил маг.
— Да почти ничего. — Полуэльф вздохнул и, решившись, добавил: — Арон, ты последние дни на себя не похож. Что случилось?
Маг молчал очень долго, и Мэа-таэлю уже стало казаться, вовсе не ответит. Но тот отозвался, словно бы через силу, все так же глядя куда-то в сторону, будто разговаривая с проемом окна:
— Случился неудачный эксперимент. Очень неудачный.
— И?.. — Полукровка даже боялся представить, что именно Арон мог счесть неудачным экспериментом, слишком уж разнились понятия «неудачности» у мага и нормальных людей. Стоило только вспомнить событие полугодовой давности, когда вышедшая из-под контроля эмеаль Земли до основания разрушила южную башню, а Арон лишь пожал плечами и назвал это досадным побочным эффектом. Башню, кстати, закончили отстраивать совсем недавно.
— Ты ведь не умираешь? — не выдержал Мэль.
— Нет, — хмыкнул маг. — С чего ты взял? У меня всего лишь провалы в памяти.
Глава 14
— Провалы в памяти, — повторил Мэа-таэль, чувствуя, как становятся на место разрозненные части мозаики. — Почему ты не сказал раньше?
Маг тихо и совсем на себя не похоже вздохнул.
— Откуда я знал, можно ли тебе доверять? Я и сейчас…
— Ты меня три раза спасал, — сказал Мэль, понимая, что на человека, забывшего о прошлом, обижаться нельзя, но жгучую обиду все равно ощутив. — А еще я тебе должен жизнь брата. Арон, духами предков клянусь, я тебя не предам!
— Верю, — после паузы кивнул маг.
— Что именно ты помнишь?
— Отрывки, — пожал плечами Арон. — А иногда я не помню, а просто знаю… Мэль, у меня есть дети?
Полукровка вздрогнул.
— Ты это у меня спрашиваешь?!
— Больше не у кого. — Арон криво улыбнулся.
— Ты никогда не упоминал при мне об этом. — Полуэльф хмыкнул при мысли, пришедшей в голову следом. — От мальчиков детей не бывает.
Маг рассмеялся, на этот раз вполне искренне.
— Данный факт мне известен, о мудрейший из мудрых! Но разве это значит, что в моей жизни никогда не было женщин?
— Были, конечно, — признал Мэа-таэль. — Но прежде отеческих порывов я за тобой не замечал. Хотя… — От внезапно появившейся идеи полуэльфу стало очень не по себе.
— Да? — полюбопытствовал Арон.
— Ничего, потерял мысль, — пробормотал Мэа-таэль, на самом деле изо всех сил стараясь от означенной мысли избавиться. Конечно, Арон Тонгил — Темный, но неужели для восстановления памяти он способен принести в жертву собственного ребенка?
Они почти до утра сидели в покоях Арона, и полуэльф рассказывал о прошлом. Не все, конечно, и даже не десятую часть тех мелочей, из которых состоит жизнь любого человека, но достаточно, чтобы жадный блеск в глазах мага чуть поутих и поток его вопросов уменьшился.
Все встало на свои места, нашлось объяснение всем неправильностям в поведении мага; только вот, когда полуэльф уже входил в свои комнаты, перед мысленным взором внезапно и четко проявилась картина…
Арон Тонгил и черноволосый мальчик лет десяти идут по темным переходам подземелья, по коридору, ведущему к лабораториям мага. Мальчик шагает беззаботно, взгляд у ребенка невинно-доверчивый, бесстрашный. Вот он поднимает голову, что-то спрашивает у Арона, и Мэа-таэль замечает, как сильно они похожи, маг и этот ребенок.
Арон кивает, улыбается и распахивает перед сыном дверь самой страшной из лабораторий — той, откуда люди никогда не возвращаются живыми…
В монастыре Ресан привык выстаивать долгие службы, часами петь священные гимны и читать бесконечные молитвы на гортанном языке древней Аккеи. Но Темная магия, пропитавшая каждый угол замка, давила на юношу; если утренние чтения Ресан еще сумел выдержать, то к вечеру сил почти не осталось.