Но впереди — самое трудное. Я снова поднимаю глаза на прихожан. Пол сидит возле своей матушки, даже с разбитым сердцем он по-прежнему красив, но я вижу, как сильно сжаты его челюсти — с таким лицом он привык встречать невзгоды. Наверняка мой выбор находится за пределами его понимания. Но я уже не та вольная, беззаботная девчонка, что плескалась в пруду и не боялась пройти по ограде свинарника. Я никогда уже не буду той Кейт, и ему лучше бы понять это.
Спрятавшись за розовым веером, Саши шепчется с Розой Колльер. Синие перья в ее волосах колышутся в такт движениям ее руки.
Позади нее сидит Маура, апатичность которой бесследно исчезла. Она обеими руками вцепилась в скамью так, что побелели костяшки пальцев; кажется, от ее лица остались лишь огромные сапфировые глаза. С помоста я вижу, как дернулась к ней Тэсс. За последний день их роли кардинально переменились — Тэсс стала защитницей уязвимой и хрупкой Мауры.
И наконец — самое ужасное. Финн. Отныне — Брат Беластра. С головы до ног одетый в черное, он впервые сидит на передней скамье вместе с другими членами Братства. Он уже ступил на этот путь, и ему не повернуть назад. Книжная лавка закрылась — я видела табличку на двери, когда наш экипаж проезжал мимо. Финн запустил руку в свою растрепанную шевелюру и ошеломленно смотрит на меня яркими шоколадными глазами. Он ожидал услышать от меня совсем иные слова.
Я неосознанно дотрагиваюсь пальцем до отметины на щеке. Лицо Финна темнеет, и он рефлекторно тянется к ботинку. Я чуть заметно отрицательно качаю головой. Что он может сделать? Ничего.
Теперь уже никто не может ничего сделать. Я выбрала.
— Кэтрин Кэхилл, Братство дает вам свое благословение. Идите с миром служить Господу, — говорит Брат Ишида.
Я склоняю голову:
— Благодарение Господу.
И все собравшиеся вторят моим словам.
Прихожане поднимаются со своих мест. Некоторые — в том числе и Финн — направляются было ко мне, но Елена не дает им подойти. Она тащит меня в боковой проход, загородив собой от удивленных, празднично одетых по случаю воскресенья людей.
— Пора ехать, Кейт. Экипаж ждет.
Она улыбается, сверкнув идеально белыми зубами, будто бы приглашает меня на увеселительный пикник, хотя на самом деле меня ждет тюрьма. Тюрьма, в которую я заключена ее произволом.
Финн касается моего локтя.
— Дайте мне минутку, чтобы попрощаться, — говорю я, ненавидя себя за томление в собственном голосе.
— Не думаю, чтоб это было разумно. Незачем откладывать неизбежное, ведь верно?
Я не начинаю умолять ее. Она не дождется такой радости.
— Я могу хотя бы заехать домой за вещами?
— Мы с вашими сестрами сами об этом позаботимся и вскоре вышлем вам все необходимое. Идемте, Кейт, не тяните, — говорит она, устремляясь прочь из церкви.
Финн дотрагивается до моей руки, и его теплые пальцы охватывают мое запястье. Если я позволю ему, он уведет меня сейчас из этой толпы подальше от всех людей.
Но я не могу разрешить ему этого. Я даже не могу взглянуть на него, потому что иначе расплачусь. Я смотрю на веснушки коричного цвета, усыпавшие тыльную сторону его руки.
— Прощай, — говорю я деревянному полу, сую руку в карман платья и достаю оттуда кольцо с рубином. Кольцо Марианны. Кольцо, которое он подарил мне на помолвку. Я не могу оставить его себе, это было бы несправедливо. Оно должно вернуться к Финну, чтобы он смог отдать его какой-то другой девушке, пусть даже мне и хочется умереть от этой мысли. Я вкладываю кольцо в ладонь моего бывшего садовника и сжимаю его пальцы в кулак.
— Кейт, — говорит он, и отчаяние в его голосе почти убивает меня, — почему?
— Поторопитесь, — говорит Елена.
С трудом проложив себе путь через толпу, ко мне подбегает Маура.
— Позволь мне уехать. Пожалуйста, Кейт, не оставляй меня с ней.
Мне столько всего нужно сказать — и Финну, и сестрам. Но только не так, не в присутствии Елены и миссис Корбетт, которые жадно вслушиваются в мои слова, взвешивают их, ищут больное место, в которое можно ударить.
— У тебя есть Тэсс. Присматривайте друг за дружкой, — прошу я.
Я нахожу в толпе серые глаза Тэсс, и мы обмениваемся понимающими взглядами. Сестренка торжественно склоняет голову в безмолвном обещании.
И я иду. Я иду к выходу из церкви, через широкие двери, по мощеной дорожке между двумя рядами умирающих белых хризантем. Я чувствую себя так, словно это мои собственные похороны, и скорбящие родственники провожают меня в последний путь. На моем лице кривая улыбка, но я высоко держу голову.