У каменной ограды и вправду лежал мертвый стриж, взъерошенный и жалкий. Быстро нагнувшись, Давид поднял легкое тельце, осторожно ощупал его. Он знал - в холодные вечера стрижи порой замерзают, впадая в глубокий сон, подобный смерти. И решил удивить девушку. Сложив ладони лодочкой Давид начал отогревать птицу дыханием. Пусть тепло сердца достанется малой птахе, пусть Господь позаботится о ней. Вдох-выдох, по вдоху на строку молитвы: хайр мэр, вор хэркинс ес...уфф... уффф... есть! Круглые черные глаза открылись, птица моргнула, клацнула клювом, завертела головой, затрепыхалась, пытаясь вырваться. Сильным движением Давид подбросил стрижа вверх и засмеялся - улетай на крыльях ветра!
- Все в руках Господа, Алтын, в руках Творца чудес и отца воинств. Видишь, птица жива и свободна. Стой! Что ты делаешь?
Дрожащая Алтын упала на колени и, обхватив ноги отрока, умываясь слезами, забормотала что-то на караимском. Ошеломленный Давид разбирал отдельные слова: «чудо», «грязь», «прости», «Тэнъри».
- Успокойся, ну успокойся, маленькая. Птица просто замерзла, я ее отогрел. Теперь стрижа не съест кошка и никто на него не наступит. Давай вставай, пожалуйста!
Опираясь на руку Давида, девушка поднялась. Куда девалась ее самоуверенность, легкость, улыбчивость? Ни говоря ни слова, Алтын шла рядом, словно покорный усталый зверь. Даже буйное веселье майдана не добавило красок ее бледным щекам. А ведь на площади было на что посмотреть! Горели факелы, укрепленные в стенных кольцах, полыхали светильники, тускнели жаровни, на которых жарилась истекающая соком баранина, зазывно светились окна веселого духана. Стучали барабаны-дарбуки, бряцали бубны, переливчато свистели флейты, звенели сазы, поднимались до небес хрустальные голоса певцов. Ловкий жонглер подбрасывал и ловил сверкающие кинжалы, босоногий факир вытаскивал монетку из чалмы почтенного муэдзина, носатая гадалка, похожая на бабушку самой смерти, раскидывала птичьи кости на пестром платке. Площадь заполняли самые разные люди - разряженные и оборванные, молодые и зрелых лет, татары и генуэзцы, армяне и греки, купцы, моряки, солдаты, красивые женщины...
Оказалось, что Алтын многие знают - ее приветствовали, окликали, раскланивались, но девушка никому не отвечала. И петь ей кажется расхотелось. Будь у него хоть пара монет, Давид бы напоил девушку шербетом и купил сладостей, но деньги остались у Андрея. Пора бы другу и поторопиться! Путь недальний, но за ворота глухой ночью могут и не выпустить. Да и отец Геворк уже наверняка вернулся, а рука у него тяжелая, когда зол.
Выступающие сменяли один другого, от шума заломило в висках. Давид хотел уже выбраться из толпы, но вдруг люди сами начали расступаться, двигаться к краям площади, образуя круг посередине. Музыка почти смолкла, лишь дудук тосковал о несбывшемся и дарбука вторила ему медленными ударами.
- Дервиши пришли! Дервиши! Божьи бродяги! Разойдись, дервиши танцевать будут! - повторяли в толпе.
- Кто такие дервиши? - спросил Давид.
- Монахи, святые вроде тебя, - тихо ответила Алтын. - Только их бога зовут Аллах. Смотри!
Босоногий худой парнишка в белой рубахе и странного вида высокой шапке вышел в круг. Оглядел ряды зрителей, глубоко вздохнул и запел, сперва негромко, с переливами, затем во всю мощь звонкого голоса:
- Бисми-Ллях иль-Рахман иль-Рахим аль-хамду-ли-Ллях раббиль ´алямин.
Стройная женщина... нет, юноша в высокой шапке и белом платье с огромной юбкой шагнул на середину майдана и медленно закружился, раскинув руки. Казалось бы, ничего особенного - просто ткань колышется волнами, переступают босые ноги, разлетаются широкие рукава, свет факелов прячет в тенях запрокинутое лицо танцора. Но кружение не останавливалось, музыка не смолкала и сердце билось все чаще, словно в груди тоже ожила птица. Второй юноша вступил в круг и третий вскинул руки в танце.
- Они славят своего бога, - шепнула Алтын. - Думают, что в танце слышат Аллаха, и бог отвечает им.
Давид кивнул невпопад. Его охватило смутное чувство - словно он провалился в сон или погрузился глубоко в воду. И нужен рывок, чтобы прорваться к поверхности, не задохнуться в кошмаре.
Танцоры один за другим попадали в пыль и убрели, пошатываясь. Представление кончено? Нет, музыка все звучала, и певец без устали выводил свое «Бисми-Ллях». Новый танцор оказался невысоким и хрупким с виду бритоголовым юношей, край его белой юбки растягивал металлический обруч. Мертвая тишина повисла на площади. Танцор хлопнул в ладоши раз, другой, третий, задавая ритм музыкантам. Дарбука ускорилась, мелодия заскакала перепуганным джейраном, зрители тоже зааплодировали. Подняв к темному небу безмятежное лицо, танцор начал кружение, завертелся волчком - и вспыхнул словно жар-птица. Жадное пламя пронеслось по краям обруча, охватив юношу огненным кольцом. Вот-вот запылает одежда, покатится по земле вопящий ком плоти, засмердит горелое мясо. Если только Господь не накроет танцора своей ладонью, и воля его позволит пламени полыхать, не причиняя вреда. Тогда становится просто, совсем просто.